Приключения Вернера Хольта. Возвращение

Однако Эберсбах, постучав мундштуком трубки себе по лбу, прервал его:

— Не пройдет. Титулами меня не проймешь. Знавал я одну тетеньку, жену покойного дворника, так она величала себя вдовой младшего помощника начальника коммунального отдела городской управы.

Хольт не знал, смеяться ему или сердиться.

— Я был на войне и хотел бы закончить школу.

Эберсбах повесил себе на губу трубку, соскользнул с письменного стола, подошел, шаркая желтыми фетровыми ботами, к градуснику, поглядел на ртутный столбик и сказал:

— Пятнадцать градусов по Цельсию. Вы тоже всегда зябнете?

— Я хотел бы закончить школу, — упрямо повторил Хольт.

Эберсбах оглядел его с головы до ног:

— Мало ли кто чего хочет.

— Меня направил к вам Мюллер, — сказал Хольт.

— Мюллер? — оживился Эберсбах. — Красный Мюллер? — Потом покачал головой. — Рассказывайте! Только ему этим и заниматься.

— Позвоните ему! — предложил Хольт.

Старик выпустил облако дыма и вынул трубку изо рта.

— Вот еще, звонить! — буркнул он. — Как-нибудь встретимся, но берегитесь, если соврали! Фрау Линке! — позвал он и появившейся в дверях секретарше: — В спецкласс на пробу. — Взгромоздился на письменный стол, потянулся за газетой и сказал: — А теперь проваливай, некогда мне!

Хольт постоял в тишине пустынного коридора и вдруг услышал, как позади растворилась дверь. Он обернулся. Из учительской вышел плотный, среднего роста человек лет сорока, в штатском костюме, сшитом из перекрашенного и тщательно перекроенного мундира вермахта, брюки были превосходно отутюжены. Увидев Хольта, он замер, не веря своим глазам, в каком-то даже испуге. Множество морщин и морщинок прорезали озабоченное лицо. Русые волосы стали у висков совсем седыми. Он бросился вперед.

— Хольт! — крикнул он. — Вернер, мой мальчик! Вы живы? Как я рад!

Хольт никак не мог опомниться: Готтескнехт!

— Господин вахмистр…

Готтескнехт схватил его за плечи.

— С этим, к счастью, покончено. Я — Готтескнехт и только, просто-напросто Клеменс Готтескнехт. — Он выпустил Хольта и сунул правую руку за борт пиджака. — А что с остальными, Хольт? Где Гомулка, Вольцов, Феттер? Вы мне все подробно расскажете. — И озабоченно спросил: — На здоровье вы не жалуетесь? — Он сиял. — В конце концов, это главное!

3

Странные школьники сошлись в классной комнате первого этажа: все двенадцать — участники войны, уже взрослые мужчины, постарше Хольта. Одного из них Хольт встретил здесь со смешанным чувством: безногого Гофмана на костылях. Нестриженые волосы свисали ему на лоб, он курил тонкую вонючую сигару.

— Хоть я был всего обер-ефрейтор, — громогласно заявил он, — ума не приложу, как засунуть копыта в эти детские парты.

Все держались выжидательно. Обращались друг к другу то на «ты», то на «вы». Гофман же всем «тыкал».

— Эй, ты, пижон, — крикнул он, указывая костылем на одного из «школьников», — как тебя звать?

Тот, кого он так бесцеремонно окликнул, был одет намного лучше других — в пиджачную пару и рубашку с галстуком. Красивая холеная голова и холеные руки; гладко выбритое лицо припудрено.

В ответ на слова Гофмана он хотя и скривил рот, но, повернувшись с легким поклоном к товарищам, назвался:

— Аренс, Эгон Аренс.

— Их сиятельство красавчик Эгон, — воскликнул Гофман, — небось слишком много о себе понимают, чтобы сходить со мной поискать настоящие столы!

— Отчего же, с удовольствием! — любезно отозвался Аренс. — Это и в моих интересах. — И отправился за Гофманом.

Рядом с Хольтом на низенькой парте сидел парень с изуродованным шрамами лицом и черной повязкой на глазу.

— Бук, — представился он Хольту. — Потерял глаз и контужен, псих, но спокойный, срываюсь только изредка.

Гофман быстро вернулся. Где-то в подвале он обнаружил столы и стулья. Все дружно принялись вытаскивать в коридор парты и носить из подвала столы и стулья. У дверей росла толпа ребят из разных классов, пока швейцар в синем комбинезоне их не разогнал.

— Стой! Кто разрешил?

Гофман грозно застучал костылями и обозвал швейцара «ищейкой».

— Заткнись, ищейка! Столы нам как раз по росту.

Неслышно подошел Эберсбах в своих фетровых ботах, с неизменной трубкой в зубах. Он положил конец спору.

— Ну и комик же ты! — сказал он швейцару. — Скажи спасибо, что они всё за тебя перетаскали! — Потянул носом воздух и повернулся к Гофману. Тот висел на своих костылях, дымил тонкой черной сигарой. — И дрянь же вы курите!

Гофман не остался в долгу:

— Не нравится моя сигара — ну и вались отсюда!

Эберсбах покрутил головой, а затем одобрительно кивнул.

— Только смотри не нарвись на Готтескнехта. Он этого не любит, для него мы всё еще недостаточно пруссаки.

Хольт опять сел рядом с одноглазым Буком. За ним сидел Аренс, к которому с легкой руки Гофмана так и пристало прозвище «Красавчик Эгон». Он завел с Хольтом разговор; глаза его глядели холодно и насмешливо, говорил он складно и тихо. Он — сын мебельного фабриканта и собирается пойти на медицинский. Дело перейдет к старшему брату.

— Если только все фабрики не отберут, — добавил Аренс. — Мой старикан места себе не находит!