Приключения Вернера Хольта

Хольт не слушал. Боль утихла. Голова прояснилась. Им овладело ощущение отрешенности и покоя. События последнего года вереницей проходили перед ним, события, которые каждое в отдельности, может быть, и потрясли его, а может быть, только напугали, но теперь, когда он окидывал их взором, представали как звенья единой цепи, и цепь эта приковывала его к жизни и не отпускала.

Началось с Мари Крюгер, думал он. До этого все былс просто и ясно. Когда она сказала мне о Мейснере, тут оно и пошло. Потом в горах кто-то из ребят рассказал, как отбирают скот на Украине и о случае, когда расстреляли крестьянина и всю его семью. Потом Ута — «все эти жертвы напрасны». Потом фрау Цише и неописуемо гнусная работа ее мужа.

Потом отец: «…в польских концентрационных лагерях эсэсовцы убивают сотни тысяч…» Потом история с русскими военнопленными на батарее. Потом допрос в бараке Кутшеры. Потом судьба Гундель. Потом эта словачка. А потом лесопилка.

Я все знаю. Коммунистов казнят, евреев душат газами, военнопленных избивают и морят голодом, польских детей вывозят в Германию, украинцев угоняют в Рурскую область, девушек расстреливают, партизан пытают до смерти. Я это знаю. Я пытался об этом забыть. Но как только забывал, непременно случалось что-то новое. Это преследует меня, вторгается в мою жизнь, я в этом увяз и никогда не вырвусь. Теперь уже не свернешь в сторону. Возврата нот. Я должен познать все муки ада. И раньше не будет этому конца, не будет покоя, не будет забвенья…

И я это не только знаю, думал он, но что-то от этого сидит и во мне. Что-то? Я же во всем этом участвую! Если б Бем приказал расстрелять ее, я бы ее расстрелял. И если завтра мне прикажут… расстреляю.

О господи!

Но тот, кто бы ее расстрелял, был бы не я. Я же получил приказ Лессера тогда ночью и не выполнил его, я отпустил их. И русских тоже взял под защиту. Тот, кто мысленно уже целился — между лопатками, чуть левее, — это был не я. И все же мы оба, тот и я, мы так и будем действовать по уставу. Смотреть прямо перед собой, и вперед — шагом марш!

Может, так и нужно… чтобы мы стали наконец самими собой. Может быть, так и нужно, чтобы нам самим пришлось все это на себе испытать: бесконечные налеты, разрывы бомб, море огня, муки и смерть — и так скоро будет всюду, по всей немецкой земле. Он дремал.

— Где Зепп? — спросил Хольт. — Где Христиан? Что вообще произошло? Как это тебе проткнули руку штыком, Гильберт? Вольцов отвечал с полным ртом — он завтракал.

— Зепп тоже тут. Христиан? Околачивается где-нибудь цел и невредим, этот всех пас переживет. Шмидлинг не зря окрестил его трупом, вот смерть его и обходит. Никогда бы не подумал, что из него получится такая хладнокровная бестия!

— Но как мы попали на грузовик?

— А было так: наших парных часовых словаки сняли без единого выстрела. И сразу проникли в деревню. Когда поднялась стрельба, я был в третьем взводе. Мы со всех ног бросились туда, но когда подбежали к ручью, они все уже заняли, только в одном дворе наши еще отстреливались. Через ручей нас не пустили. Мы дважды пытались перейти, но они открыли такой сильный огонь, что уложили половину взвода. На мосту я и получил свою порцию — сквозь сапог. Мы засели на лесопилке, всё, что осталось, — двадцать один человек.

— А первый взвод?