Приключения Весли Джексона

Я обожал ее за то, что она такая славная подружка для меня и такая прелестная мать моего ребенка.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Джо Фоксхол пишет стихи, посвященные сыну, и читает их Весли, Джиль и их сыну

Однажды Джо Фоксхол зашел в наш кабинет и подал писателю два листка бумаги.

- Первый раз в жизни я написал стихи, которые мне хочется дать комунибудь прочесть, - сказал он. - Вот они.

Писатель прочел стихи и передал их мне. "Моему сыну" - так назывались стихи, хотя у Джо Фоксхолла никакого сына не существовало, он не был женат, у него еще и невесты-то не было, а был только роман с этой "трепещущей девицей".

- Ну, как, что скажете? - спросил Джо.

Я выжидательно посмотрел на писателя, и он заговорил первый.

- Превосходная вещь, - сказал он. - Я испытываю к своему сыну точно такие же чувства. А я и не знал, что у вас есть сын.

- У меня нет сына, - возразил Джо.

- Значит, вы его ждете? Но этого я тоже не знал, - сказал писатель.

- Нет, и не жду пока, - отвечал Джо.- Но подобная неудача не лишает меня права на отцовские чувства - особенно сейчас, когда надежда на успех с каждым днем уменьшается. У вас есть сын. Виктор ждет сына, и Джексон тоже. А я не нашел еще даже невесты и не думаю, что найду, пока война не кончится. И все-таки я - такой же отец, как и каждый из вас.

После этого Джо повернулся ко мне. Он ничего не сказал, но я понял, что он хочет узнать мое мнение о его стихах.

- Я хотел бы снять копию с этой вещи, - сказал я, - чтобы прочесть ее вечером своему сыну.

- Твой сын еще не родился, - заметил Джо.

- И все-таки я хочу прочитать ему эту вещь. У него есть мать, и он должен скоро родиться. Почему бы ему не послушать твои стихи?

- Тогда сделай мне одолжение, - сказал Джо. Он был необычайно серьезен, таким я его еще никогда не видел, - позволь мне самому прочесть эти стихи твоему сыну.

- Ну конечно, - согласился я. - Он тебе не чужой. Конечно, прочти.

- Благодарю, - сказал Джо.

В тот же вечер я привел Джо к себе. Я рассказал Джиль о стихах, которые он посвятил своему сыну, и о том, что сына-то у него еще нет и пока не ожидается, потому что он еще не нашел себе невесты, но он хочет почитать стихи нашему сыночку, который ему близок, потому что Джо наш друг. Джиль все отлично поняла и после ужина уселась в кресло посреди комнаты, а Джо прочел свои стихи.

Поваленное дерево,

В бумагу обращенное,

Беру я вместо камня,

Чтоб высказать на нем так мало,

Когда хотелось бы высказать так много.

Но что еще могу сказать,

Как не все то же "да" и "да"?

Здесь не нужны ни камень, ни бумага,

"Да" - говорят глаза при пробужденье,

"Да" - сон мой говорит моим умершим,

"Да" - говорит рука всем поднятым рукам,

Занесены ль они для злодеянья

Или протянуты из жалости.

Не мыслю говорить на языке вражды.

Любовь - вот мой язык,

Иное мне все чуждо.

Пусть люди говорят и делают все то,

Что говорят и делают, а я

В оцепенении священном повторяю:

"Люблю тебя".

Наследник мудрый детства моего,

Дитя мое, мой кровный сын,

Откликнись мне

Ведь я уже одной ногой в могиле.

Пришла твоя пора, и твой удел

Стократ счастливей будет моего.

Я написал единственную книгу,

Навеянную всем, что я видал,

И если в ней дневного света нет

Ни утренней зари, ни полдня

Одна лишь ночь, кромешная, сплошная,

Без проблеска небесной синевы,

Даруй мне свет твоих ребячьих глаз.

Моя пора была сплошная ночь,

И все творенья божьи, что я видел,

Я видел в сумраке ночном.

Я знаю - есть другие существа,

Я видел их, но все они безгласы

И потому - забыты.

Ведь только то поистине и зримо,

Что обладает зреньем и само.

Деревья, по которым будешь лазать

И падать с них,

Поваленные, обращенные в бумагу,

Послужат камнем и тебе,

Чтоб вырезать слова.

И это почти все, что нам дано

Тебе, и мне, и сыну твоему

Все, да не все!

Есть также лес на свете.

Деревья разной есть породы

И назначенья всякого.

Но, взятые все вместе, составляют

Единый лес, как дерево одно.

В бумаге нет ни леса, ни деревьев.

Бумага - это либо камень,

Чтоб высекать на нем святое "да",

Либо мешок для мусора.

Свое я имя в обращеньях к богу

Уж, верно, слишком часто повторял.

Теперь твое я имя повторяю.

Бен, Бен, Бен, Бен, мой сын,

Люблю тебя, я всех людей люблю,

И среди них - деревья, и бумагу,

И камень, и все буквы алфавита.

Вот все, что я хотел тебе сказать,

А ты скажи сверх этого еще,

Но только "да".

Любовь - вот наш язык, иное нам все чуждо.

Всему, всему, мой Бен, скажи "люблю",

А лучшее - боготвори.