- Ты хочешь сказать возлюбленная?
- Да нет, что ты. У Доминика никогда ничего серьезного с ними не было. Нравится она тебе?
- Я бы не прочь написать ей письмишко при случае.
- А зачем?
- Так. Сам не знаю.
- Можно ее разыскать, если ты в самом деле хочешь с ней переписываться.
Я немного подумал и решил лучше подождать для этого кого-нибудь другого. Почему-то я чувствовал себя ужасно несчастным. А Виктору хоть бы что, и я не мог этого понять. Не видно было, чтобы он хотел сорвать с нее одежды или почувствовал себя несчастным из-за нее.
- Тебе не жалко таких девушек? - спросил я.
- У нее все в порядке, - сказал Виктор. - С чего я вдруг буду ее жалеть?
- Не жалко, что она ведет такую жизнь?
- Не думаю, чтобы она годилась на что-нибудь другое.
- По-твоему, она не могла бы стать хорошей матерью?
- Может быть, - сказал Виктор, - Может быть, она и выйдет когда- нибудь замуж и обзаведется семьей,
- Ты думаешь, кто-нибудь может еще жениться на такой девушке?
- Если кому-нибудь она сильно понравится и он ничего знать не будет или кто-нибудь полюбит ее так, что ему это будет все равно, он мог бы и жениться, я думаю. Это был бы, наверно, кто-нибудь, кто тоже в жизни немало повидал.
- И такая женитьба могла бы быть счастливой, по-твоему?
- Может быть, - сказал Виктор. - У тебя есть девушка?
- Нет.
- А вот это моя.
Виктор достал из бумажника фотографию и протянул ее мне. Эта девушка на фотографии была даже еще красивее той, что пила с нами. И мало того, что была красивее, в ней было что-то такое хорошее, что живет в ней давно и проживет еще долго. Это видно было по ее лицу так же ясно, как и самое лицо.
- Очень красивая девушка, - сказал я. - Кто она такая?
- Дочка одной из подруг моей матери, они наши соседи. Ей только семнадцать сейчас, но мы уже давно любим друг друга, и как только война кончится, мы поженимся.
Так мы с Виктором сидели, пили и болтали. Немного погодя я стал как будто понимать его и его семью, но все-таки кое-что в их жизни осталось для меня неясно - слишком уж много всякого происходило с ними в одно и то же время. Однако сами они как будто ухитрялись оставаться честными, порядочными людьми.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Джо Фоксхол, Виктор Тоска и Весли Джексон проводят ночь в Чикаго по дороге в Нью-Йорк
Для нас троих из роты "Б", назначенных в Нью-Йорк - Джо Фоксхола, Виктора Тоска и меня, - наступил наконец долгожданный день отъезда. Стоило нам сесть в поезд, как Джо Фоксхол сразу заговорил:
- О чем я позабыл тебе сказать, - начал он, - так это о постоянном чувстве подавленности, которое угнетает наше сознание с того момента, как нас начинают перерабатывать из свободной человеческой личности в то, что наши офицеры любят называть бойцом. Несомненно, всякий человек, попав в армию, становится бойцом, но мне кажется, это не совсем тот боец, которого имеют в виду офицеры. Он вступает в битву против скуки, безнадежности и целой армии мелких притеснений, которые как будто специально придуманы для того, чтобы низвести человека до уровня человекоподобной обезьяны порядковый номер такой-то.
- Иными словами, - продолжал Джо, - он бьется за свободу своей собственной маленькой нации, которую составляет он один и никто другой во всем мире. И ему совсем не кажется, что он борется за нечто слишком уж малое. Он сражается со всеми мелкими группировками условий и обстоятельств, которые стремятся напасть на него из-за угла и по возможности сломить его дух. Он борется против всяческих унижений и оскорблений. Но такая борьба всегда безнадежна, ибо неприятельские резервы неисчерпаемы. Что бы с ним вообще ни происходило, наяву или во сне, все равно его неизменно угнетают. Это как болезнь, которую невозможно излечить. Единственное лекарство - это всеобщий мир и извещение о том, что от вас больше не требуется делать то, что вам "приказано", можете отправляться домой и быть счастливым или несчастливым и делать все, что вам нравится. Есть, конечно, еще одно лекарство, но оно не по мне. Смерть - это тоже лекарство от кори, но я вам его не советую.
Когда поезд отошел от вокзала и повез нас в наше долгое путешествие через всю страну, мы все трое повеселели. К тому же приближалось рождество, а это мое любимое время в году.
Джо Фоксхолу уже и прежде доводилось пересекать всю Америку, для него это не было новостью, а нам с Виктором все было в диковинку.