Приключения Весли Джексона

Отец опять сбежал - но ведь он пропадал таким же манером каждые два-три месяца все эти годы, так почему же я вдруг из-за этого тоже пустился бродяжничать? Или прав был отец, когда говорил, что я скоро стану таким же, как он? Я не мог ответить на эти вопросы, так как слишком устал. Мне казалось, что все происходит во сне, с той только разницей, что во сне я всегда знаю, что это сон и что я рано или поздно проснусь. А тут я знал, что это не сон. Но я был так утомлен и настолько не представлял себе, что я буду делать дальше, что подумал - а не является ли действительность тоже сном? А вдруг наша жизнь - это ни что иное, как сон, только более глубокий? Что, если все мы живем в каком-то общем огромном сне? Настолько реально, например, все было этой ночью, когда я жил скорее во сне, чем наяву, и все-таки, конечно, наяву? Насколько реальны были снежные улицы, где появилась эта женщина, поющая мою песню? Насколько реальна была она сама, с ее гордо посаженной круглой головкой, с ее толстенькими беленькими пальчиками, с удивительной способностью набирать телефонные номера и разговаривать вполголоса весьма деловитым тоном? Существовала ли где-нибудь на свете эта девушка с длинными рыжими волосами, ведущая какой-то непонятный для меня образ жизни? А капрал Беннет - да был ли он на самом деле? Слышал ли я этот голос, который сказал: "Вы в армии, дружище"? А этот коротышка ротный, который в столовой складывал крест-накрест под скамейкой коротенькие ножки и во время еды нетерпеливо постукивал башмаками? Был ли он реален, когда превратился в могучий глас военного закона и порядка и заявил: "Рядовому Джексону быть под арестом"? Могло ли это быть на самом деле, чтобы восемь или девять миллионов людей одной нации согнали, как скот, небольшими группами вроде нашей, где каждый все-таки стремится жить своей собственной жизнью?

Я подошел к столу писателя, чтобы позвонить по телефону. Карточка с номером телефона моей новой знакомой была у меня в кармане. Когда я хотел ее вынуть, я обнаружил в кармане сложенные листки письма, которое я написал отцу прошлой ночью. Я развернул листки, прочел первые несколько фраз, бросил листки в корзинку и позвонил своей знакомой. Я поблагодарил ее за то, что она выручила меня из беды, и она мне сказала:

- Приезжайте ко мне обедать в семь часов.

- Как зовут ту девушку с рыжими волосами?

- Зачем вам это?

Ну, я не знал, как ей объяснить - да никакого объяснения у меня не было, - просто я думал об этой девушке все время с тех пор, как ее увидел. Я не знал, что сказать.

- Не знаю, просто так, - сказал я.

- Она вам понравилась?

- Мне бы хотелось узнать, кто она такая.

- Приходите в семь часов обедать, и я вам скажу.

Я еще посидел немножко за столом писателя. Тут он вошел, неуклюже ступая, и сказал:

- Сидите, не вставайте. Вы имеете такое же право сидеть в моем кресле и за моим столом, как и я, ибо полковник только что дал мне новое задание на сценарий.

- Сколько времени в нашем распоряжении?

- Месяц.

- Я напишу его завтра.

- Нет, - сказал писатель, - давайте сделаем, как все. Давайте подумаем две-три недели - так будет легче, и таков здесь обычай.

- А о чем на этот раз?

- О дезертирстве. Полковник полагает, что это как раз в моем духе. Говорит - не бойтесь пересолить, нагоните на них чертовского страху. Советую кончить картину тем, что парня за дезертирство расстреливают.

- А кто его расстреливает?

Мне стало жалко ребят, которым придется расстреливать дезертира. Даже более жалко, чем самого дезертира. Ведь они останутся жить, а он нет, а меня, конечно, больше интересовали живые. Стоит ли много думать о человеке, который все равно умрет?

- Кто его расстреляет? - удивился писатель. - Мы с вами его расстреляем.

- Ну а по сценарию, - сказал я, - кто его расстреляет?

- Мы с вами. Вот почему я хочу хорошенько все обдумать на этот раз. Вы бы хотели его расстрелять?

- А вы?

- Нет.

- Ну и я тоже.

- А почему?

- Потому что этим дезертиром могу оказаться я сам, - сказал я. - А почему вы не хотите?