Приключения Весли Джексона

- Где вы сейчас? - спросила она.

- В баре за углом. У меня отпуск на ночь.

- О боже мой!

- Что вы хотите сказать?

- Меня ждет внизу один человек. Он только что заехал, чтобы пообедать со мной в ресторане. Потом у него билеты в музыкальную комедию. Я отошлю его сразу после театра. Позвоните мне в четверть двенадцатого.

- Отошлите его сейчас.

- Вряд ли удастся. Я думала, вы где-нибудь по дороге в Японию.

- При чем тут Япония? Я выпью стаканчик в этом баре и буду у вас через пятнадцать минут.

- Нет, лучше через полчаса. Должна же я придумать, что ему сказать. Я думала, вы где-нибудь в океане.

- Где-нибудь в океане я скоро буду, можете не беспокоиться.

- Позвоните мне через полчаса, просто чтобы удостовериться, что он ушел.

Я позвонил ей через полчаса, и она сказала:

- Он страшно обиделся.

- Поесть у вас что-нибудь найдется?

- Кухарку я до утра отпустила, но мы что-нибудь придумаем.

Я пришел, и она меня встретила так, будто я вернулся к себе домой. Я думал, что с удовольствием поем, как только приду. Думал, мне захочется послушать музыку. Но хозяйка так пылко приветствовала, что я позабыл и о еде, и о музыке. К тому же бедняга инструктор со своей целлофановой палаткой не выходил у меня из головы.

Я спросил у своей дамы, какое на ней платье - не новое?

- Нет. А что?

- Я его сейчас с вас сорву.

- Оно стоит сорок долларов, - сказала она.

Потом она сказала:

- А это стоит восемнадцать, это лучшее из того, что сейчас делают.

А потом еще:

- А это - бельгийское кружево, двадцать пять долларов.

- А это что стоит?

- Это мне дано от природы.

Без пяти пять я встретился с Виктором на станции метро.

- Как дома?

- Лучше, - сказал он, - только вот моя бедная матушка...

- А что с ней?

- Говорят, что не переставая молилась, с тех пор как мы уехали вчера утром. Она уверена, что ее молитвы будут услышаны и что война кончится, прежде чем мы взойдем на палубу парохода, или же кто-нибудь в последнюю минуту пришлет приказ, чтобы мы с тобой оба остались.

- Вот как, и я тоже?

- Да-да, мы с тобой оба.

Ну что ж, меня очень порадовало, что мать Виктора обо мне тоже молится.

- А почему бы и нет? - сказал я. - Все может случиться. Правда?

- Нет, не может, - ответил Виктор. - Ну, а как у тебя дела?

- Превосходно.

- Хорошо провел время?

- Я не спал и не ел, но, когда нам хорошо - или, наоборот, неважно, ведь не очень-то хочется есть или спать, правда?

- Я тоже не спал, - сказал Виктор. - Всю ночь я обнимал свою женушку и сыночка - обоих вместе,

- Ну как твой сынок?

- Он уже начинает смеяться.

- Кроме шуток.

- Она говорит, что смеется. Я-то сам не слыхал, но жена говорит, всю ночь его слышала. Но отчего, черт возьми, он смеется? Я молю бога о том, чтобы мне быть здесь, когда он родится. Молю бога о том, чтобы мне быть с ним, когда он начнет говорить, тогда я спрошу, отчего он смеялся. Найди себе девушку, Джексон, женись, пусть она родит тебе сына.

- Где же мне ее найти, теперь-то?

- Мы едем в Англию, правда?

- Так говорят. Нам знать об этом, конечно, не полагается, и, по- моему, ты разглашаешь военную тайну, намекая на это, - но, кажется, именно туда мы и едем.

- А в Англии нет девушек, что ли?

- Ты думаешь, я еду в Англию, чтобы посвататься?

- Нет, - сказал Виктор. - Просто тебе приходится ехать. Но раз ты уж будешь в Англии, ты можешь поискать там невесту.

- Я хочу жениться на американке.

- А какая разница? Каждая может стать американкой.

Мы успели в казармы как раз к завтраку. После завтрака мы оба растянулись на койках и заснули. Не знаю, что снилось Виктору, но мне первый раз в жизни приснился смех. Он был повсюду, пронизывал все насквозь. Во сне мне казалось, что в этом есть какая-то тайна, которую мы все стремимся разгадать. Я силился припомнить, в чем заключается суть этой тайны (а это было важнее всего на свете), чтобы поведать ее всем, когда проснусь, но тайна стала бледнеть и таять, когда я начал просыпаться, и наконец пропала совсем, и мне оставалось только повернуться на другой бок и спать дальше.

Мы прожили в портовых казармах шестнадцать дней. Каждое утро разносился слух, что нас отправят сегодня же вечером, и каждый вечер говорили, что мы отплываем завтра с утра. Разумеется, нас назначали на кухню и в другие наряды. И устраивали нам беглый медицинский осмотр - главным образом проверяли дыхание. Им непременно нужно было удостовериться, что мы все еще дышим. На четырнадцатый день нам перестали давать увольнения, но до этого мы с Виктором продолжали уходить каждый вечер. Если никто не хотел уступить нам свою очередь, мы входили в сделку с сержантом. Один раз это стоило Виктору пять долларов, но на следующий день он отыграл их у сержанта в кости. Мы оба много играли в кости, и оба выигрывали.

На шестнадцатый день нас посадили в грузовик и отвезли на какую-то пристань, и часа через два мы по сходням поднялись на корабль. Нас разместили по каютам, и было ужасно тесно. Тысяч шесть-семь солдат на небольшом корабле! Я их, конечно, не считал, но видел, что народу тьма-тьмущая. Люди кишели повсюду, в самых тесных уголках корабля. А корабль все не двигается. Стоит и стоит без конца.