Приключения ветеринарного врача

– Знаешь, я еще никогда и никому не рассказывала ЭТОЙ правды. Для всех остальных история была немножко другой. Родители с бабушкой пошли в лес, на болото, за морошкой. Потом они заблудились. Попали в трясину. Мама стала тонуть. Папа пытался ее спасти. А бабушка побежала за помощью в деревню. В это время началась гроза, молния ударила в наш дом, отчего он и загорелся.А дальше ты знаешь. Поэтому деревенские до сих пор уверены, что мои родители утонули в том болоте. Но я-то знаю, что они живы, и когда-нибудь вернутся ко мне. И… почему-то я, как только увидела тебя, подумала, что Ты им в этом поможешь.

Словно выдохнув самую тяжелую последнюю фразу, Прасковья закончила исповедь. Легкий озноб пробежал по моему еще не совсем отошедшему от всего услышанного телу. А Прасковья между тем внимательно, словно изучая меня снова и снова, невозмутимо продолжила:

– Бабушка Нюша, сколько себя помню, очень часто рассказывала на ночь сказки. Они были странные, эти сказки, не похожи на обычные – те, что рассказывают детям или читают в книжках. Лишь повзрослев, часто и подолгу думая о невероятном исчезновении моих родителей, о бабушке Нюше, о способностях, которые должны передаться мне, я поняла, что это были не просто сказки. Бабушка постепенно вводила меня в мир реально произошедших событий, и тех, которые должны будут произойти. Когда я увидела тебя впервые, то узнала. В одной из этих сказок… была ТЫ.

Прасковья вновь пронзила меня насквозь своим странным взглядом, отчего я окончательно поняла – пора раскрываться и мне. Только ей я могу довериться. Только эта девушка не укажет мне после исповеди на дверь психушки. И вдруг, ошеломленная, я услышала уверенный голос Прасковьи, который даже не спрашивал, а вполне отчетливо утверждал:

– Ты ведь тоже оттуда, верно?

Хорошо, что я в этот момент сидела на добротно сделанном стуле, и не оказалась от неожиданности на полу, потирая ушибленные места. Глубоко вздохнув, я взглянула на прозорливую подругу, и тут, помимо воли, как-то само собой, из меня просто полились слова, которые я вряд ли смогла бы остановить, даже если бы захотела.

Я рассказала моей собеседнице все с самого начала – с момента распределения. Про поезд, обстрелянный камнями, остановку, каменную дверь, сиреневый свет… И опять по кругу с точностью до наоборот: другой состав, другой мир. Не то место, не те люди. А впрочем, почему не те? И места здесь замечательные, и люди…

Слова летели из меня, точно патроны из пулемета. В этот момент я была похожа на мою подругу Ольгу – она так же быстро отстреливалась словами в минуты особого волнения. И только когда я выложила Прасковье ВСЮ историю, мой тараторящий рот захлопнулся сам собой, пересохший, как оазис в пустыне, и заметно уставший.

Тем временем в глазах внимательной слушательницы вместо ожидаемого (ну хоть какого-нибудь) изумления, удивления после моего совсем невероятного бреда, читался полный восторг и … вера. Вера, как это ни парадоксально, в меня. Прасковья молнией ринулась ко мне, заключив обессиленное от неожиданных признаний тело в свои пламенные объятия.

– Дашка! Милая моя Дашка! Я знала, что когда-нибудь ты появишься в моей жизни и поможешь! Ты же не случайно оказалась здесь! Все именно так и произойдет! И вы с моими родителями просто поменяетесь местами. Вернетесь туда, где вы и должны быть – ты там, они здесь.

Нескончаемый поток слов теперь лился из Прасковьи. «Просто, как все просто, – пронеслось в моей голове, – они где-то там, я где-то здесь….»

Подруга, словно прочитав мои мысли, невозмутимо ответила вслух:

– Дашка, это правда оччччень просто! Надо только верить! Я буду рассказывать сказки. Все, что вспомню. А потом мы их сложим, словно пазлы, вместе с твоей историей в одно целое полотно, и тогда будем думать. Я полагаю, что ключ ко всему находится именно в сказках бабы Нюши!

…Следующий рабочий день мало чем отличался от предыдущего. С утра состоялась летучка, которую весьма конструктивно провел наш «главный» —Тимофей Тимофеевич. Затем мы с Прасковьей провели плановый осмотр наших стационарных пациентов. Моя помощница тщательно записывала все в журнал: общее состояние, проводимое лечение, динамику и т. д. Справедливости ради надо сказать, что первое время прием животных и все сопутствующие манипуляции осуществляла исключительно Прасковья. А я находилась с ней рядом только в качестве обязательного приложения, абсолютно радуясь этому обстоятельству, просто помогала, смотрела и училась.

Первым на осмотр важной походкой и совершенно самостоятельно вышел петух Сеня. Сеню Прасковья осторожно водрузила на стол, чему он почти не сопротивлялся. Затем одним ловким движением руки моя помощница оторвала пластырь с того места, где у петуха должен быть гребешок. Она сделала это так быстро, что наш пациент только и успел начать возмущение, прервавшись на первой же фразе: «Ко-о-о!» Вместо исчезнувшего пластыря на бороздке моему взору открылся вполне затянувшийся шрам. «Интересно, – подумала я, – и кто лишил этого чудного петуха такой любимой всеми курами шевелюры?»