Приключения Виоле в Калифорнии и Техасе

Я взял у доктора меховую шапку, наполнил ее водою и принес оленю. Какой выразительный взгляд! Какие прекрасные глаза! Я брызнул сначала на его язык, а затем поднес воду к его ноздрям, после чего он выпил ее. Когда я принес еще шапку, благородное животное стало лизать мне руки и, выпив воду, попыталось встать и пойти за мною; однако силы изменили ему, и оно могло только следить за мною взглядом, говорившим красноречивее всяких слов. Мне не трудно было понять его значение! Толкуйте о превосходстве человека! Человек неблагодарен, как змея, тогда как лошадь, собака и множество других «бездушных скотов» никогда не забывают ласки.

Я недоумевал, куда девались наши трое юристов, пропадавших более двух часов. Я уже собирался отправиться на поиски, когда они вернулись; их ножи, томагавки и одежда были забрызганы кровью. Оказалось, что они предприняли экспедицию против волков и убивали их, пока не выбились из сил.

Мы оставались здесь до вечера, и доктор изготовил нам к ужину медвежонка с приправой из каких-то степных трав, придававших мясу особый вкус и аромат. Он был очень доволен нашими похвалами его кулинарным талантам и, отказавшись от учреждения «Общества добычи золота, изумрудов, топазов, сапфиров и аметистов», объявил, что бросает ланцет и поступает поваром к какому-нибудь бонвивану, или к padres мексиканского монастыря. Он говорил, что сумеет приготовить самую костлявую старуху так, что ее мясо будет белым, нежным и вкусным, как мясо цыпленка; но когда я предложил ему отправиться к кайюгам западного Техаса или клубам Западного Колорадо и предложить им свои услуги, он снова изменил намерение и стал составлять план возрождения туземцев Америки.

Поужинав, мы напоили и выкупали в озере лошадей, а покончив с этим делом, улеглись спать, но не успели глаз сомкнуть, как разразился страшный ливень, в несколько минут промочивший нас до нитки. Если припомнит читатель, все мы, за исключением Габриэля, оставили свои одеяла в степи, так что теперь дрожали от холода, а развести огонь при таком дожде нечего было и думать. Прескверная была ночь; зато этот холодный дождь спас изнемогавших от жажды животных, страдания которых мы принимали так близко к сердцу. Всю ночь мы слышали, как олени и антилопы пробирались к озеру; дважды или трижды отдаленный рев пантер показал нам, что эти страшные животные уходили подальше от нашего соседства; а дикий вой грызущихся волков давал понять, что если они еще не набрались достаточно сил, чтобы бежать, то могли добраться ползком до трупов убитых товарищей.

Наконец, теплые лучи восходящего солнца рассеяли угрюмый мрак ночи. Олени, лоси и антилопы все уже рассеялись; отдельные мустанги и буйволы щипали траву, но большинство еще лежало на траве; волки, от того ли, что они устали больше других, или объелись мясом своих убитых товарищей, казались еще беспомощнее, чем вчера. Мы напоили коней, закусили холодной медвежатиной и тронулись в путь.

Так как наши лошади совершенно оправились от усталости, то мы ехали крупной рысью и вскоре обсушились и согрелись под лучами благодатного солнца. Мы проехали шесть или семь миль, огибая сплошную массу отдыхавших буйволов, когда наткнулись на сцену, наполнившую нас жалостью. Четырнадцать голодных волков, шатавшихся и спотыкавшихся от слабости, напали на великолепного вороного жеребца, который не мог встать на ноги от слабости. Его шея и бока были уже покрыты ранами, и мучения его были ужасны. Такое благородное животное, как конь, всегда найдет в человеке защитника против таких кровожадных врагов. Мы сошли с лошадей и живо расправились с волками; но злополучный жеребец был уже до того изранен, что шансов поправиться для него не было, и так как ему неминуемо приходилось стать жертвой другой партии его степных врагов, то мы решили сократить его страдания ружейным выстрелом. Это был акт милосердия, но все же уничтожение благородного животного привело нас в печальное настроение духа. Заметив это, доктор постарался развеселить нас следующей историей:

— Все нью-йоркские любители устриц хорошо знают самого жизнерадостного трактирщика в мире, старого Слика Брэдли, хозяина трактира «Франклин» на улице Перл.

Старый Слик благодушного нрава и всегда лучезарен: горд своим погребом, своим заведением, своей женой, а пуще всего своей вывеской, то есть желтой головой Франклина, написанной каким-то живописцем, страдавшим разлитием желчи.