Приключения Виоле в Калифорнии и Техасе

Я протянул правую руку к кобуре седла, служившего мне изголовьем, рассчитывая достать пистолет; но кобура была застегнута, а чтобы расстегнуть ее, мне необходимо было пошевелиться. Наконец лапа соскользнула вдоль моих ребер, и я заметил, что зверь, приготовляясь к прыжку, передвинулся влево. Но при этом он наступил передней лапой на грудь падре. Я достал пистолет и не успел взвести курок, как услыхал вопль ужаса и страшный рев; чье-то одеяло на мгновение накрыло меня, полотно палатки лопнуло на расстоянии фута над моей головой; падре снова застонал; я наудачу выстрелил из пистолета, а индейцы, не зная, в чем дело, испустили дикий военный клич.

Прошло несколько минут, пока мы опомнились и уяснили себе, что произошло. По-видимому, когда пума присел для прыжка, падре проснулся; его крик испугал зверя, который прорвал полотно палатки надо мной, унося с собой одеяло падре, захваченное когтями.

Бедный падре! Он был в обмороке и оставался без чувств до утра, когда я пустил ему кровь перочинным ножом. Он испытал такое страшное потрясение, что его черные волосы побелели как снег. Несмотря на самый внимательный уход со стороны индейцев, проводивших его до Сан-Луи, он не мог вполне оправиться; рассудок его помутился, и, как я узнал впоследствии, он вскоре умер.

Пуму индейцы нашли на дне пропасти; он был обмотан одеялом и переломил себе все кости при падении.

Из других плотоядных заслуживают упоминания пятнистый ягуар или онце, пантера, свирепый гризли (серый медведь) и его более добродушные родичи: черный и бурый медведи; волки черные, белые и серые; голубая, черная и красная лисицы; барсук, дикобраз и коати, нечто среднее между волком и лисицей, небольшой зверек, с волосистым хвостом, большой головой и странным голосом, вроде отрывистого, звонкого лая.

В реках водятся бобры, мускусная крыса, аллигатор и, по словам индейцев, какая-то другая большая ящерица с острыми зубами, напоминающая аллигатора, но с более коротким туловищем. Индейцы страшно боятся ее и скорее решатся иметь дело с серым медведем, чем с этим чудовищем, которое водится в сырых, тенистых местах по берегам некоторых озер и попадается, к счастью, очень редко. Оно не было еще описано ни одним натуралистом, и мне не случалось видеть его ни живым, ни мертвым.

Техас распадается на две резко различные области: восточная часть его представляет продолжение топей, болот и камышовых зарослей Луизианы и Арканзаса, тогда как северная и западная имеет характер только что описанных мною областей. За исключением лесистой полосы вдоль границ Луизианы и Арканзаса, эта степь превосходит числом и разнообразием животных, как мне кажется, любой пункт земного шара. Из них я остановлюсь на степном волке.

Он меньше европейского лесного волка, серый, с примесью черного, труслив, хитер и осторожен. Шкура его не имеет цены, и потому индейцы, которым охотничьи припасы обходятся очень дорого, никогда не тратят на него заряда. Естественным результатом этого явилось неимоверное размножение волков, которые ежегодно уничтожают значительное количество лошадей, особливо зимою, когда лошадь, увязая в глубоком снегу, не может отбиваться ногами. На человека степные волки никогда не осмеливаются нападать.

Восточная, болотистая часть Техаса изобилует аллигаторами, которые также не страшны для человека. Правда, плантаторы рассказывают много историй о неграх, проглоченных аллигаторами, но я сомневаюсь, чтобы это животное, несмотря на свою силу, решалось нападать на человека. В Западной Луизиане и Восточном Техасе за аллигатором охотятся ради его жира, которым плантаторы смазывают свои машины. Одюбон так описывает эту охоту:

«Когда осень позолотит листву наших деревьев, и воздух начинает сильнее охлаждаться ночью и ранним утром, аллигаторы выползают из озер и отправляются на зимние квартиры в леса, где зарываются в землю у опушки или под корнями деревьев. В это время они становятся вялыми и сонными, так что человек может ездить на них верхом, как ребенок на палочке. Негры, которые убивают их, предупреждают всякую опасность, отделяя ударом топора хвост от туловища. Затем их режут на куски, бросают в котлы с водой, подвешенные над кострами, и кипятят. Жир собирается на поверхности воды и снимается большими плоскими ложками. Один человек часто убивает до дюжины или больше аллигаторов в вечер; оставляет их на ночь вывариваться в котлах, а утром снимает жир».

Гораздо страшнее аллигатора исполинская черепаха, «кавана», которая, по словам индейцев, обитает в болотах. Панцирь ее достигает десяти футов в длину и шести в ширину; он обладает твердостью и непроницаемостью стали. Это чудовище лежит неподвижно в трясине, в заросли камыша, зарывшись в ил и поджидая неосторожную жертву. Человек или животное, сбившееся с тропинки и случайно оказавшееся поблизости от страшных челюстей каваны, неизбежно становится его жертвой. Я не знаю, впрочем, какую роль в рассказах о каване играет фантазия индейцев, так как мне не случалось сталкиваться с этим животным, а европейским натуралистам оно неизвестно.