Приключения во дворе

Но снова и снова в ушах её звучал рыдающий голос Миши, несущийся из репродукторов, и всё стоял перед её глазами тесный, маленький мир, гнилые доски сараев, источенные кирпичи, булыжник, идиотское лицо Вовы Быка и ещё трое ребят, для которых, видимо, этот тесный, маленький мир был родным миром. Тогда она была так возбуждена, так рассержена, что не обратила внимания на этих ребят. Теперь она мучительно вспоминала их лица. Кажется, она никого из них не знала. А ведь, наверное, они живут где-то здесь, рядом, и, наверное, они в такой же кабале у Быка, в какой был Миша. И, наверное, их охватывает такое же отчаяние, какое охватило сегодня Мишу. Они не решаются никому об этом сказать. А может быть, им некому сказать? Или они боятся, и неизвестно, на что их толкнут обстоятельства? Хорошо, если только на перепродажу билетов, а если на кражу?.. Ну хорошо, с Мишей получилось так, что его исповедь услышали все. Теперь она за него спокойна. Ему не дадут пропасть. Но ведь это получилось в результате невероятной случайности. Ведь он сам не пришёл ей рассказать о своей беде. Она его видела целыми днями и ни о чём не догадывалась. Он был такой же, как все, — мальчик, культурно и с пользой проводящий свой летний отдых. И почему эти трое там, в мрачном закоулке за сараями, не приходят к ней в лагерь? А может быть, их не трое, а гораздо больше?

И пока она водит гостей по нарядному, весёлому лагерю, где-то там, на задворках, идёт другая, мрачная жизнь, идёт потому, что она, Катя Кукушкина, любит, чтобы её хвалили, чтобы восхищались её работой.

Кровь бросилась ей в лицо от стыда.

Вечер неторопливо шёл по городу. В квартиру Лотышевых доносился в раскрытые окна стук костяшек — это доминошники за столом, поставленным у фонаря, играли свои бесконечные партии, детские голоса ещё слышались во дворе; было уже томно, но ещё рано ложиться спать. Миша сидел на диване, поджав ноги. Он делал вид, что читает «Всадника без головы». Он даже перелистывал иногда страницы, чтобы Анюта поверила, что он действительно читает, но он не видел ни одной строчки. Он снова и снова переживал то, что случилось с ним, царство Быка мелькало перед его глазами, и милиционеры на улице, которые, кажется, следили за ним, и кабинет директора комиссионного магазина. Всё это было позади, и всё это продолжало мучить и волновать. Расскажет ли кому-нибудь об этом Анюта?

Он поднял глаза и посмотрел на сестру.

Анюта сидела за столом и тоже читала книжку. Она тоже переворачивала иногда страницу, чтобы Миша знал — она читает, но строчки сливались в её глазах. Она думала о завтрашней операции и о том, как сказать об этом Мише, и тоже вспоминала мрачный закоулок за сараями.

Она почувствовала, что Миша на неё смотрит, и подняла глаза от книги.

— Может, сходишь во двор погуляешь? — сказала она.

Миша должен был понять, что она в нём совершенно уверена…

— Нет, — сказал Миша, — очень интересная книжка, не хочется.

…Валя сидел за столом и писал письмо отцу. Послезавтра отца должны были увезти в другой город, где ему предстояло отбыть срок наказания. Завтра Валя должен был с матерью идти на свидание в тюрьму. Он знал, что на свидании разволнуется и не сумеет сказать всего, что надо. Он хотел передать письмо прямо в руки отцу. Пусть тот потом спокойно его прочтёт.

«Папа, — писал Валя, — ты только не думай, что мы с мамой сердимся на тебя. Мы каждый вечер говорим о тебе и оба думаем одинаково. Мы думаем, что ты хороший человек и то, что было, — это несчастье. Папа, милый, не убивайся. Мы тебя будем ждать и писать обо всём, что у нас происходит. Мы знаем, что, когда ты вернёшься, ты будешь совсем другим. Мама мне часто рассказывает, какой ты был замечательный человек, пока не начал пить. Ты мне писал, папа, чтобы я не оступался. Я не оступлюсь, ты не бойся. Я даю тебе честное слово. А то, что ты оступился, так это всё можно исправить. Ты приедешь, и мы с тобой будем хорошо жить, и в кино ходить, и в театр. А о нас не беспокойся. Мы с мамой проживём. У мамы на работе люди хорошие и работа, она говорит, не тяжёлая. Мы будем — часто тебе писать, а ты только всё время думай о том, как мы хорошо станем жить, когда ты вернёшься».