Приключения во дворе

— Ну хорошо, приедешь ты в Феодосию, — говорила Катя, — допускаю, что денег у тебя хватит на месяц, ну даже на два. Комнату тебе вряд ли сдадут. Видно, что тебе только тринадцать лет. Ну, да я за тебя не волнуюсь: смётки у тебя хватит, где-нибудь ты устроишься. Хорошо! Будешь в море купаться, загорать на песочке, фрукты есть. Как будто всё замечательно. А на самом деле плохо. На работу тебя не возьмут — мал. Разок-другой поднесёшь кому-нибудь вещи, парень ты здоровый, да ведь это грошовый заработок, и то ещё хорошо, если подвернётся. Пройдёт месяца два, деньги кончатся. Тут как раз и осень настанет, пойдут дожди, подуют холодные ветры: Работы у тебя не будет — я уже тебе говорила: мал. Да и потом, искать работу, по чести сказать, рискованно. Ведь ты же понимаешь, что отец заявит в милицию. Не со зла. Он любит тебя и за тебя волнуется. Я была у тебя дома и записку твою читала. Ты не хитро её написал. Родители твои, если бы они за тебя так не волновались, сразу бы разгадали, что ты их обманываешь. Но так как они любят тебя, разволновались, растерялись, то и поверили. Родители у тебя хорошие, мне понравились.

— У меня только отец, — буркнул Вова, глядя в окно. — Матери у меня нет.

— Врёшь ты, — спокойно сказала Катя, — мачеха у тебя очень хорошая. Ну, да об этом после поговорим. Так вот, будут тебя искать. Значит, всё время придётся прятаться. В интернат или в детский дом, чтобы перезимовать, ты не сможешь пойти. Вот и будешь ходить под дождём или под ветром да оглядываться на каждого милиционера. Посидишь на скамейке, долго нельзя сидеть — обратят внимание, опять встанешь пойдёшь. Бездельничать хорошо, когда дело есть, а когда двадцать четыре часа свободных, думаешь, весело?

— Найду дело, — хмуро буркнул Вова.

— Найдёшь. Начнёшь, скорее всего, с той же горошины. Будешь феодосийских ребят обыгрывать. Только ведь Феодосия город маленький — это тебе не Москва. Летом там народу порядочно, отдыхающие — одни уезжают, другие приехали. А к осени отдыхающие разъедутся, останутся местные жители, а они все друг друга знают. Как ты думаешь, долго ты продержишься на горошине? Или на чём-нибудь этаком.

Вова молчал.

— Я тебя не пугаю. Из этого положения ты выход найдёшь. Познакомишься с ребятами постарше, они помогут и от тебя попросят услуги. Сначала маленькой — посторожить где-нибудь, что-нибудь спрятать, а потом окажется, что ты в воровской шайке. Может быть, и убийством запахнет. Даже если сперва будет просто спекуляция, всё равно потом до кражи дойдёт. К этому привыкают быстро. Привыкнешь и ты. И будешь считать себя правым. Что же, мол-де, иначе мне жить не дают, выхода у меня нет. Будешь считать себя как бы мстителем, вот, мол, люди меня обижают, а я им за это мщу. Может быть, иной раз и придёт тебе в голову, что если ты и обижен кем-нибудь, то уж наверное не той скромной женщиной, которая одиннадцать месяцев в году трудилась и у которой ты украл деньги, отложенные на обратную дорогу. Но ты эту мысль отгонишь. Всякий негодяй, вор, убийца, так или иначе, обязательно оправдывает себя.

Катя посмотрела на Вову. Вова стоял лицом к окну. На площадке светила тусклая, маленькая лампочка, так что Кате почти не видно было его лица. Да, если бы и видно было, вряд ли сумела бы она что-нибудь угадать по его лицу. Вовино лицо обычно ничего не выражало. И всё-таки почувствовала Катя: Вова думает о том, что она ещё только собирается сказать.

— Знаешь, почему ты думаешь, что я говорю правду? — сказала она уверенно, так уверенно, что Вова не решился даже отрицательно мотнуть головой. — Потому что ты это уже пережил, ты это уже по своему опыту знаешь. Обиделся ты на отца и мачеху, а обыгрывал Мишу Лотышева и рассуждал так: меня, мол, обидели, значит, и я имею право обидеть. И тут ты со мной не спорь, я всё равно знаю, что это так.

Маленькая станция выплыла из темноты. Поезд остановился. Прошёл дежурный. Какая-то женщина вылезла из соседнего вагона, и проводница ей передала чемодан. Пожилой военный, кажется майор, подбежал к ней, и они обнялись и расцеловались. Потом военный взял чемодан и понёс, а женщина шла с ним рядом и что-то говорила ему радостно и возбуждённо, и они скрылись в дверях маленького деревянного станционного здания.