Садясь за руль, Юля сняла шляпку и благодаря новой, очень короткой стрижке стала совсем похожа на мальчика. Прежде чем пристегнуться ремнем, Тарас потянулся к ней, чтобы поздороваться по-настоящему, но она наклонилась к бардачку, и для поцелуя ему достался только ее колючий рыжий затылок. Пока добирались до выезда на кольцевую, стекла в машине из-за разницы температур запотели до сплошной невидимости, не помогал включенный на полные обороты и мешающий разговору вентилятор, и Тарас то и дело ладонью восстанавливал прозрачную прогалину на лобовом стекле.
— …твою мать, или шины лысые, или шоссе слишком скользкое, — пробормотала Юля, когда машину занесло в очередной раз. — Погляжу-ка, в чем дело, — растерянно сказала она, перемещаясь в крайний правый ряд и нажимая на левую педаль.
А тормозить нужно было очень аккуратно — только двигателем, медленно сбрасывая и так небольшую скорость. От резкого усилия машину развернуло и понесло на обочину, еще секунда, и они опрокинулись бы в кювет, но благодаря инерционному движению вперед их дотащило до фонарного столба, в который они и врезались левым боком. Лобовое стекло, все в тонюсеньких трещинах, вместе с резиновым уплотнителем вылетело наружу, не причинив им вреда, боковая стойка зашла за водительское кресло — а могла покалечить Юлю — искореженная рулевая колонка защемила ее колено, но поначалу она даже не почувствовала боли. Тараса же только сильно тряхнуло, и не успел он еще понять, что произошло, как к ним подбежал водитель шедшего рядом такси. Ловко управившись с заклиненной дверцей, он помог Юле, подбодрившей его беспомощной и одновременно благодарной улыбкой, выбраться на воздух под колючие порывы ветра, объяснил ее ошибку и предложил отвезти куда нужно.
Тем временем подъехали гаишники — они только что разделались с протоколом столкновения трех машин метрах в ста отсюда. Милиционеры неторопливо обошли покореженное авто — «отремонтировать будет трудновато», насмешливо поинтересовались, нет ли жертв — «а то и до тюрьмы недалеко», сообщили, что это уже сороковая авария после только что начавшегося внезапного похолодания, и, похлопав Тараса по плечу, позвали его в свой «москвичок» — заполнить бумаги. Ничего агрессивного в их повадках не было, но и сочувствия, так нужного пострадавшему, ожидать не приходилось.
— Водитель — я, — отстранив Тараса, объявила Юля. — И я тороплюсь.
— На тот свет сегодня уже не поспеешь, — привычно издевнулся толстяк-капитан и сам громко, по-хамски засмеялся.
Но буквально через три минуты, когда они с Юлей вылезли из гаишной машины, он уже вежливо говорил «вы» и, услужливо подсаживая ее в такси, повторял:
— Не беспокойтесь, все сделаем…
И, только вспомнив о забытой в машине шляпке, Юля обратилась к Тарасу:
— Принеси, дорогой… Я и правда опаздываю. Они вызвонят перевозку — тебе нужно лишь немного подождать здесь. Пристрой этот металлолом на какую-нибудь стоянку У вас в Крылатском. Я тебе позвоню…
«Немного» — это полтора часа холода, злости и полного отупения. Предательская мысль работала как Юлин адвокат: женщина рвалась к встрече с ним любой, даже катастрофической ценой, какое самообладание — не заплакала, не растерялась… а что оставила его — так служба же…
Шок вылечил от депрессии, обычно настигающей тех, кто меняет скучный комфорт западной жизни на богатую неожиданностями — нашу.
Сюрприз преподнесло раннее утро, когда Тарас, задумавшись, машинально набрал номер соавтора вместо материнского и услышал не обычное, хотя и часто меняющееся лексически и интонационно, но не по сути, шутливое хамство автоответчика, вроде: «За-го-во-ри, чтобы я тебя увидел. Чтобы я тебя увидел — заговори, за-го-во-ри», — а нормальный голос режиссера, без лишних проволочек пригласившего его к себе домой, правда, поздновато — в полночь.