Приключения знаменитых книг

Уильямс не был великим мастером, но его иллюстрации так прочно ассоциируются с книгами Марка Твена, которые он оформлял на протяжении двадцати пяти лет (почти две трети писательской деятельности автора), что до сих пор тысячи людей не могут иначе перечитывать любимого писателя, кроме как в неказистых, но таких привычных изданиях, со множеством картинок, как будто наштампованных машиной (и то наспех). Американская издательская компания позднее взяла Уильямса к себе. Сын мистера Блисса потом рассказывал, что Уильямс был «приятный и начитанный человек, но его веселый нрав часто уводил его с пути праведного. К счастью, в более поздние годы он слегка остепенился, благодаря чему мистер Клеменс назвал его великолепнейшей помесью свиньи с ангелом, какую он когда-либо видел».

Книга пошла в печать только в апреле следующего года. Тираж был двадцать тысяч экземпляров. Она называлась «Простаки за границей, или Путь нового паломника». Поначалу книга имела только второе название, и Американская издательская компания буквально сотрясалась от споров и ругани. «Кощунство», — кричали противники такого названия. То же мнение, только мягче, высказала немного позднее мисс Оливия Лангдон. Она была сестрой Чарлза Лангдона из Эльмиры, одного из пассажиров «Города Квакеров», совсем еще юного, даже по сравнению с тридцатидвухлетним Сэмом Клеменсом. Однажды, навестив Клеменса в его каюте, Чарлз показал ему миниатюрный портрет своей младшей сестры. С тех пор всякий раз, когда он приходил, Клеменс хотел видеть миниатюру. Вернувшись домой, Марк Твен поехал в Эльмиру и познакомился с оригиналом портрета, а через полтора года они были помолвлены.

Иллюстрация Т. Уильямса к первому изданию

Иллюстрация Т. Уильямса к первому изданию

IV

В 1908 году сенатор Стюарт, бывший босс Клеменса, опубликовал свои «Воспоминания», в которых приводил свою версию возникновения «Простаков за границей». Стюарт был уроженец штата Нью-Йорк, учился в Йельском университете, но не кончил курса, а уехал в 1850 году в Калифорнию, через два года обратился от горного дела к закону и стал заметной политической фигурой Западного побережья. В 1860 году он вернулся на Восток, в Виргиния-сити в штате Невада, где через год оказался и Сэм Клеменс.

Сенатор далеко не лестно отзывается о писателе, хотя и называет его снисходительно «самым обаятельным негодяем и несчастьем, когда-либо постигавшим Неваду». Да и это двусмысленное признание — скорее, дань славе, пришедшей к Марку Твену позднее, а в портрете, нарисованном сенатором, обаяния нет и в помине: «Сэм Клеменс был всегда в делах. Он печатал в газете всякую всячину про знакомых людей и всем причинял неприятности. Его никогда не заботило, правда или нет то, что он писал, лишь бы было что писать, и естественно, что его не любили. Я не водил с ним знакомства».

По словам сенатора, он сидел у себя дома в Вашингтоне однажды утром в конце 1867 года, когда «в комнату небрежной походкой вошел господин малопочтенной наружности. Он был облачен в потрепанный костюм, который висел на его тощей фигуре, ни о каком покрое и речи быть не могло. Сноп лохматых черных волос вылезал из-под повидавшей виды бесформенной шляпы, словно труха из старого дивана колониальных времен. В углу рта торчал зловонный и обсосанный окурок сигары. У него был весьма зловещий вид».

Зловещий господин только что вернулся из-за границы. «У меня есть предложение, — сказал он, по словам Стюарта. — Оно стоит миллиона. А мне нужны всего какие-то гроши. Я ездил по святым местам с компанией простых и почтенных людей, которые так и просятся на бумагу, и мне кажется, что я мог бы чисто и быстро сделать дело, если меня не отвлекали бы другие — более насущные — заботы. Я уже начал книгу, и она просто чудо. Я могу поручиться за нее».

Сенатор попросил показать рукопись, и Клеменс дал ему несколько листов. Отрывок произвел на сенатора впечатление. Не согласился бы мистер Клеменс занять место его секретаря, ни к чему его, впрочем, не обязывающее, с тем, чтобы писать в кабинете сенатора, когда тот будет отсутствовать по государственным делам, и спать в соседней комнате. Конечно, мистер Клеменс согласился. Но он всю ночь жег свет, да еще и курил в постели, и хозяйка, до смерти перепуганная, нажаловалась сенатору. Страх ее имел основания; даже очень почтительно относившийся к Марку Твену комментатор его Хауэл рассказывает о ночных походах на цыпочках в спальню Марка Твена, где он извлекал из его поникших пальцев догорающие окурки, грозящие пожаром. Так не может продолжаться, — заявил сенатор, — в противном случае будут приняты меры.