Приключения знаменитых первопроходцев. Америка

Магеллан, который ничего не хочет оставлять на волю случая, посылает вперед два корабля: «Сан-Антоньо» и «Консепсьон». А пока он ждет со стоящими на якорях «Тринидадом» и «Викторией», налетает ужасная буря, продлившаяся тридцать шесть часов; корабли дрейфуют на якорях и мотаются по воле ветра и волн. Проходят три дня тревог и смертельных опасностей. И когда командор уже почти теряет надежду снова увидеть корабли, посланные на разведку, они возвращаются на всех парусах, салютуя из пушек. Проход имеет продолжение. Эскадра устремляется в него и проходит примерно две трети его длины. Новая стоянка, осторожный Магеллан опять посылает на разведку «Сан-Антоньо» и «Консепсьон».

«Сан-Антоньо» поднимает паруса и отправляется, не дожидаясь «Консепсьон». Все аплодируют такому рвению, не подозревая, что за ним кроется предательство. Кормчий «Сан-Антоньо»[86] решил воспользоваться ночью, чтобы вернуться обратно в Испанию, что он успешно и сделал.

«Этим кормчим, — пишет Пигафетта, — был Гомиш, ненавидевший Магеллана за то, что, когда последний прибыл в Испанию и предложил императору экспедицию к Молуккским островам через запад, Гомиш уже почти получил каравеллы для своей экспедиции, но их отдали Магеллану, а ему пришлось довольствоваться местом младшего лоцмана на корабле соперника; но больше всего испанца раздражало то, что он находился в подчинении у португальца.

За ночь Гомиш сговорился с другими испанцами из членов экипажа. Они ранили и заковали в кандалы капитана корабля Альваро де Мескита, двоюродного брата Магеллана, и доставили его таким образом в Испанию. Предатели рассчитывали также привести с собой одного из двух гигантов, захваченных нами, находящегося на их корабле. Но, вернувшись, мы узнали, что он умер на подходе к экватору, не перенеся страшной жары.

Корабль “Консепсьон”, который не мог сразу последовать за “Сан-Антоньо”, крейсировал в проходе, напрасно ожидая его возвращения.

А мы с двумя кораблями вошли в другой проход, который оставался у нас на юго-западе, и, продолжая путь, достигли реки и назвали ее Сардиновой из-за огромного количества увиденной там рыбы[87]. Здесь мы стали на якорь, дожидаясь двух других кораблей, и простояли четыре дня; но, чтобы не терять даром время, Магеллан послал хорошо оснащенную шлюпку на разведку этого прохода, который, по его предположению, должен был иметь выход в другое море. Матросы вернулись на третий день и объявили, что видели мыс, где заканчивался пролив, и огромное море, то есть океан. Мы заплакали от радости.

Этот мыс был назван мысом Желания[88], поскольку в действительности мы уже давно желали его увидеть.

Вернувшись назад, чтобы воссоединиться с двумя нашими кораблями, мы нашли только “Консепсьон”. Расспросили у лоцмана Жуана Серрана[89] о судьбе второго корабля. Он считал его потерявшимся, поскольку не видел с момента, когда тот отправился в пролив. Командор отдал приказ искать “Сан-Антоньо” повсюду, но главным образом в том проходе, куда он вошел. “Виктория” отправилась до начала пролива, и, не найдя его, моряки установили штандарт, а у подножия положили горшок с письмом, указывающим маршрут следования эскадры. Такой способ предупреждения на случай рассеяния кораблей был оговорен в момент нашего отправления. Таким же образом было установлено еще два сигнала на высоких местах в первой бухте и третий на маленьком островке, населенном огромным количеством морских волков и птиц. Командор вместе с “Консепсьон” дождался возвращения “Виктории” около реки Сардин и установил крест на маленьком острове у подножия двух покрытых снегом гор, откуда река брала свое начало.

На тот случай, если бы мы не открыли этот пролив, чтобы пройти из одного моря в другое, командор решил пройти до 75° южной широты, где летом совсем или почти совсем не было ночи, как не было дня зимой.

В то время, когда мы находились в проливе, был октябрь, и ночь длилась всего три часа.

Левый берег этого пролива, обращенный к юго-востоку, был низкий. Мы дали ему название Патагонского. Через каждые пол-лиги здесь можно было найти надежную бухту с хорошей водой, кедровые деревья, сардины и великое множество раковин. Вокруг источников росли тучные травы, среди которых были как горькие, так и вполне съедобные, например, трава, похожая на сладкий сельдерей, которой мы питались, за неимением иной пищи.

В конце концов, я решил, что в мире нет лучшего пролива, чем этот.