Приключения знаменитых первопроходцев. Азия

Впрочем, если факиры и не совершают ритуальных убийств в честь богини Кали, то человеческих жертвоприношений у нее все равно в избытке, только они добровольные. Ибо не проходит и дня, чтобы отчаянные фанатики не топились в ее честь в священных водах Ганга.

Этот культ богини Кали относит нас мысленно к породе людей, которые в прошлом — всего лишь несколько лет тому назад — пользовались мрачной известностью. Мы имеем в виду тхагов[116], отчаянных сектантов, поклонников богини смерти, жертвами которых становилось такое количество людей, какое определяли смелость и ловкость самих преступников.

Вот из какого принципа они исходят и каким побуждениям повинуются: «Вы находите громадное удовольствие, атакуя тигра в его логове, — объяснял один тхаг английскому судье на допросе, — вы испытываете непередаваемые ощущения, когда присутствуете при его последних конвульсиях, потому что смогли сразить его на свободе, то есть победить зверя в честной борьбе благодаря своей ловкости и бесстрашию… Но подумайте, каково же должно быть наслаждение, когда вы такую борьбу ведете с человеком… когда человек стал дичью, которую надо загнать в ловушку и уничтожить! Вместо одной какой-то способности следует сразу вводить в игру и мужество, и хитрость, и осторожность, и дипломатию… Ввести в действие все страсти, заставить вибрировать даже струны любви и дружбы, чтобы бросить человеческую добычу к ногам богини, доставить ей удовольствие этой жертвой… Вот подлинное опьянение, вот исступленный восторг, какого никогда вы не знали»

В этом — вся мораль сектантов. Убивать из любви к искусству и к богине смерти! Англичане, которым не очень нравились эти художественные теории, воплощенные в трупах, без церемоний вешали всех этих мистических убийц и преследовали их с такой непреклонностью, что подвиги их намного поубавились, хотя и не прекратились полностью. Есть еще в Британской Индии более сотни тысяч тхагов, в частности, в бассейне реки Нарбуды. Они предаются время от времени своим миленьким грешкам, но действуют скрытно; и уже не бывает, как до 1870 года, этой лихорадки убийств, которая будоражила и терроризировала мирное население[117]. А в прежние времена доходило до того, что некоторые районы буквально опустошались этими убийцами. Один из них, попав за решетку, признался, что отправил на тот свет семьсот девятнадцать человек! И высказывал только одно сожаление, что не довел счет до тысячи!..

…Все касты, из которых мы перечислили лишь несколько, подчинены особой юриспруденции, за исключением отдельных преступлений, подлежащих рассмотрению в английских судах. При прочих обстоятельствах кастовые распри разрешаются некоей разновидностью Божьего суда. Случай благоприятствовал Жаколио и его компаньону, им удалось присутствовать на одном из таких состязаний, называемых ордалья, между макуа-рыболовом и шетти из касты торговцев. Последний обвинил рыбака в краже и бросил ему вызов.

Турнир должен был состояться на рассвете перед людьми обеих каст, задолго до того собравшимися в шумный круг. С первыми лучами солнца вожди макуа и шетти вошли в эту естественную ограду вместе с обоими противниками, каждого из которых сопровождал брахман.

Борьба, как вскоре поняли французы, предстояла нешуточная, ее серьезность возрастала оттого, что обвинение усугублялось религиозными вопросами и кастовой ненавистью.

Шетти обвинял макуа в том, что тот похитил рисовую лепешку, положенную в виде подношения к ногам статуи Шивы. Макуа отвечал, что вырвет у шетти глаза и язык в доказательство того, что тот ничего не видел и нагло лжет.

Брахманы заставили их повторить «coram populo»[118], обвинение и вызов на поединок, а затем провозгласили хором:

— Pô! (Сходитесь!) И пусть победа достанется правому!

Противники были вооружены железными инструментами, своей формой напоминавшими немного американский «кулак»[119], но снабженными длинными острыми шипами на уровне каждой фаланги.

Противников развели на тридцать шагов, и они принялись бросать друг другу обвинения, как это делали в незапамятные времена герои «Илиады»[120] или «Рамаяны»[121].

— Как смеют эти грязные шакалы шетти смотреть в лицо макуа, королей моря?

— У макуа, — ответствовал шетти, — есть лишь дырявые сети, и они вынуждены, подобно париям, воровать для своего пропитания подношения, принесенные богам!

— Иди сюда, бесстыдная собака, я тебе всыплю!

— Последний раз пошевели своим языком, сын свиньи, потому что я его вырву и брошу на съедение кабанам!

Очень скоро, распалившись от собственных слов, противники превратили свой «диалог» в настоящий ливень жутких эпитетов и оскорблений, подыскать которым точный перевод не удалось бы на самом низком европейском жаргоне. И, поливая друг друга бранью, они постепенно уменьшали разделявшую их дистанцию. Скрипя зубами, обезумев от злобы, они преодолели бегом последние метры и накинулись друг на друга.