Прикоснись ко тьме

Каморка сильно напоминала камеру пыток, только вместо крючьев и пыточных станков в ней находились крайне неудобный черный кожаный диван, на котором лежала я, и небольшой столик со стопкой журналов. Один из них был экземпляром «Оракула», который для мира магов примерно то же самое, что «Ньюсуик» для мира людей, но, как и большинство журналов из приемных, этот тоже устарел несколько месяцев назад. Я почитывала этот журнальчик каждую неделю, когда забегала в одну кофейню в Атланте, чтобы знать, что происходит в параллельном мире, ведь для моей новой жизни это было важно. Главная тема этого номера о дешевых магических лекарствах из Азии, наводнивших рынок, вряд ли могла повлиять на мою жизнь, впрочем, как и другие статьи, – обычная скандальная хроника, не больше.

«ИСЧЕЗЛА НАСЛЕДНИЦА ПИФИИ!» – вопил огромный заголовок в рубрике «Гадание на кофейной гуще».

«ВРЕМЯ ОСТАНОВИЛОСЬ!»

Я закатила глаза, но поморщилась от боли. Думаю, статья «МАРСИАНЕ ПОХИЩАЮТ КОЛДУНИЙ» предназначалась для любителей пасьянсов.

– Mia stella[3], Сенат приказал Томасу охранять тебя; он не может уйти, – произнес знакомый голос у меня за спиной. – Будь добра, не усложняй ему жизнь.

– Я не усложняю. – После всего пережитого я, кажется, могла служить воплощением здравого смысла. Голова кружилась, меня пошатывало от усталости, а глаза жгло так, словно я плакала целый день – чего мне, кстати сказать, очень хотелось. Но я не сдвинулась с места. – Я просто не хочу, чтобы он за мной ходил.

Я упорно игнорировала Томаса и незнакомого парня в судейской мантии семнадцатого века, сосредоточив все свое внимание на единственном человеке в комнате, которого могла считать своим другом. Что здесь делает Раф? Не могу сказать, что не была рада его видеть – я всегда рада видеть своих друзей, – просто я никак не могла понять, зачем его пригласили. Раф – это сокращенное от Рафаэль. Когда-то он был известен на весь Рим, этот любимый художник папства, но однажды он совершил ошибку – в тысяча пятьсот двадцатом году отклонил предложение одного богатого флорентийского купца. В то время Тони отчаянно соперничал с семейством Медичи: если на них работал Микеланджело, значит, ему был нужен Рафаэль. Но Раф ответил, что у него и так хватает заказов и, кроме того, сейчас он занят – пишет фрески для дворца Папы и совершенно не хочет тащиться во Флоренцию, чтобы расписывать чью-то столовую. Напрасно он так сказал. С тех пор Раф расписывал все, что хотелось Тони, включая мою детскую. На потолке он изобразил ангелочков, которые были совсем как живые; в течение многих лет я была уверена, что они на меня смотрят, когда я сплю. Раф был единственным, с кем мне не хотелось расставаться, и все же я сбежала, даже не попрощавшись. У меня не было выбора: Раф принадлежал Тони, и если бы его спросили, рассказал бы все как на духу. Следовательно, если он был здесь, значит, так захотел Тони. При мысли об этом я помрачнела.

Томас промолчал, но не двинулся с места. Тогда я уставилась на него в упор; никакого результата. Проблема, нечего сказать, – мне непременно нужно удрать, и чем больше меня будут опекать, тем сильнее будет это желание. Кроме того, мне отчаянно мешали эмоции: когда я смотрела на Томаса, они захлестывали меня с такой силой, что начинала болеть голова. Меня угнетало не то, что произошло в клубе, – насилия я навидалась достаточно, пока жила у Тони, – страшнее всего было предательство Томаса. Правда, я уже не валялась у его ног в луже крови, а вампиры, которых он убил, хотели убить меня. В общем, все получалось очень просто: я была жива, а они нет. Тони был хорошим учителем.

Кроме того, Томас спас мне жизнь, хотя, если вдуматься, не пойди я в клуб, чтобы предупредить его об опасности, ничего бы и не случилось. Я даже решила простить ему то, что он притащил меня сюда безо всяких объяснений, поскольку сама не была расположена к спокойной беседе. Короче говоря, получалась ничья – если не учитывать вопрос предательства. Это уже кое-что другое. Этого я не прощаю.

Когда-то я пыталась разговорить Томаса; мне хотелось узнать, как он попал на улицу. Я давно заметила, что он не склонен заводить друзей, несмотря на то что пользовался в клубе большой популярностью; тогда я подумай, что у него, возможно, те же фобии, что и у меня. Как последняя дура, я позволила себе влюбиться, а он, черт бы его взял, все это время мне лгал. Не говоря уже о том, что исподтишка лишил меня воли, заставив свалять такого дурака, что я краснею до сих пор. Между прочим, у вампиров такие вещи считаются серьезным проступком; будь я одной из приближенных Тони, он предъявил бы Томасу серьезные претензии за ненадлежащее воздействие на разум своего слуги.

– Оставьте нас, – попросил Томас, и, прежде чем я успела что-то сказать, все покинули комнату, создав для нас иллюзию уединения. Цирк, да и только – я же знаю, что у вампиров отличный слух. Поэтому я даже не стала понижать голоса.