Прикосновение

— Живи! — приказала невеста то ли Ляле, то ли букету. Села в машину и уехала. Ляля заметила, как зажатый дверцой, торчал шлейф от платья, он был похож на флаг капитуляции.

Ляля с букетом немножко постояла на месте прислушиваясь к чему-то. Потом поднесла букет к носу. Цветы оказались фальшивыми. Неживыми. И серебристостью своей напомнили Ляле гору корюшки на прилавке.

Она очень быстро сунула его за ближайшую водосточную трубу. Ей почему-то не хотелось идти дальше по злому своему знакомому маршруту, и она вернулась домой другой дорогой.

Здесь гулял сосед со своей страшной собакой. И Ляля почему-то не стала отпихивать ее от себя ногой, а наклонилась и почесала мрачного кобелька за ухом.

И хозяину его чуть улыбнулась: — Привет, Федя!

Федор был сражен:

— С вами все в порядке?

И тут же попросил у нее денег в долг. И ей пришлось отказать. Наличных у нее давно не было. Пластиковая карта, как у всех, и к которой она не могла привыкнуть никак. Но ее не спрашивал никто. У всех были карты — удобно.

А она вот, краснея отказала соседу.

— Только на пластике.

— Оно понятно. — вздохнул Федя. — А! Жаль, — искренне огорчился он.

Огорчилась и Ляля. И на пластик, и вспомнила брошенную невесту. И вдруг остро почувствовала ее беду.

Невесте было еще хуже чем ей. Но почему-то это не радовало.

А вечером, когда к ней заехали сын с невесткой на высоком, как её нары, джипе, она раздраженно почти приказала сыну.

— Оставь мне наличных денег немного.

Сын удивленно поднял брови.

— С пластика милостыню не подать, — объяснила она и зло хлопнула дверцей отъезжающего джипа. И ей очень хотелось пнуть этот металлический зад.

18 мая 2020, Цветочная тетрадь.

Не туда

Она не любила лето по странной причине — к ней с вопросами «как» и «куда» постоянно приставали туристы. Они принимали её за местную старую жительницу, которая вполне могла заменить карту. И то. Вопрос — ответ. И счастливый турист шагает весело дальше, вооруженный обстоятельным ответом на правильном русском языке.

Она всегда вызывала у туристов, и в том числе иностранных туристов, доверие. И совершенно напрасно.

Хоть и жила она в центре города и давно, но центр этот знала мало. Он всегда давил на нее имперской своей значительностью. От робости перед этим великолепием она путала названия дворцов, улиц и мостов. Тушевалась и стыдилась этого, и поэтому, как только очередной турист спрашивал её о чем-то, она сразу пугалась, чувствовала ответственность и спеша, торопливо как первоклассница на уроке, отвечала туристу. Ее благодарили.

Она шла дальше и с ужасом понимала, что отправила людей совсем не туда. И более того — совсем в противоположную сторону. Как будто в этот самый ответственный момент кто-то нарочно, в насмешку выкладывал неверный маршрут.

И каждый раз этот таинственный кто-то подсовывал эту путаницу в её ералашную голову. И она страдала и жалела этих людей, которых угораздило задать ей этот вопрос — Куда? Главное непонятное было в том, что потом она четко знала куда нужно было указать идти. Но это было потом. И так легко и рядом.

А бедолаги, которые у неё спросили, наматывали лишние километры по городу. И наверное ругали её за враньё. И думали о всех горожанах по примеру её дремучести или вредности.

Одно было в утешенье, Город был настолько красив, что лишние километры должны быть приезжим людям в радость.

Вот и сейчас, рассказав двум милым женщинам и подробно и уверенно как пройти к Михайловскому замку, она вдруг через несколько минут поняла, что дойдут они туда не скоро. Хоть и ориентир она дала им правильный, но можно было дойти до нужного места вот прямо здесь. По набережной.

Досадуя сильно на себя, она шла в раздумье. Что же с ней такое и не так.

Все едут сюда, в эту красоту, таща детей и чемоданы. Увидеть чуть, восхититься, посэлфиться в обнимку с Казанским собором и уехать победителем этой красоты.

Она же, живя в ней, в этой самой красоте чувствовала себя дочкой прислуги, которую в тихую пустили в господние покои. И она, робея, держалась одной рукой за бархатную занавеску над барской дверью, боится пройти дальше, в комнаты. Потому что ее не звали.

Она никому не рассказывала об этом почтительном страхе к этим адресам, о которых у неё спрашивали постоянно.

Как-то не держались в системной карте все маршруты, которые хоть и были на слуху, но не стали ей близкими родными. Она чуралась лишних знаний об этом царёвом городе. Жила скромной приживалкой и даже об этом молчала.

Чтобы скрыть досаду, которая влетела нее от неправильного очередного ответа, она хотела догнать женщин, но тут ее грубо толкнул в плечо проходивший в отель хозяин номера в нем. За ним, ряженный в обветшалую ливрею лакей, тащил чемодан.

И сразу ушла досада.

Она потерла ушибленное туристом плечо и тихо выругалась.

— О! Б-С-Е!

Она не выносила матерных слов и поэтому давно выучила аббревиатуры современных названий. И применяла их исключительно как ругательства.

— П-А-С-С! Е! — тоже подошло, когда она смотрела на прислугу, взявшего чаевые и глядевшего на хозяина чемоданов собачьим взглядом.