Она легко встала и потянулась. Через балахон просвечивала неестественная худоба. Тела как будто и не было. Легкий ветерок мог просто снести её и сбросить с этой кручи. Но она спокойно постояла, глядя вниз. Потом резко сорвала с земли холщовую сумку, распахнула её. Достала оттуда шляпу с огромными полями, похожую на цветочную клумбу. И повертев ее в руках, выбросив свое худое тело как можно резче вперед, она бросила шляпу вниз, в реку. Ту подхватил ветер, слегка покружив, бережно опустил на воду. И шляпа поплыла. Вяло покачивалась на волнах цветная тулья. Сверху она казалась маленькой и изящной.
Затем вниз полетела следующая шляпа с пальмой, затем шляпа-яхта, шляпа-паровозик, шляпа-ладья, треуголка-бонапартка.
Каждая из них изящно перемещалась по воздуху и ловко опускалась на воду. И плыла, плыла, плыла. Армада из шляп красиво шествовала на своем речном параде.
Наконец, была снята с головы и запущена в высоту панама, с головы хозяйки. Это была простая панамка, не столь выдающаяся, как её предшественница. Она мягко шлепнулась в реку, но короткие поля не позволили ей плыть. Она быстро набрала воды и затонула.
Лена вздохнула.
Вот и все. Вынула из сака шелковую креповую косынку и повязала себе на голову.
— Вот и все! — прошептала она солнцу, которого сегодня уже не было. Диск его скрылся.
Лена забросила легкий сак на плечо и быстро стала отходить от обрыва.
Шляпы же плыли по реке ровным строем. Поля не позволяли им тонуть. Река была опорой своей глубиной. Они даже не намокли от такой передряги.
А Лена, уже быстрым шагом подходила к своей роскошной машине. Равнодушно достала из багажника туфли. Надела их. И уехала.
Дверь дома так и осталась незапертой. А во дворе остался на веревке один забытый балахон. Белый. Он был похож на флаг капитуляции. Лена ехала сдаваться. Похоже.
Но кому, так и осталось для всех местных загадкой.
Зато повеселился паромщик на переправе. Когда посредине реки к его дощатке стали прибиваться странные цветы. Он не сразу понял, что это было такое. А потом с трудом выловил одну шляпу, долго рассматривал её и, усмехнувшись, хмыкнул.
— Гламур! Гламур! — то ли выругался, то ли восхитился он.
И поняв, что этот предмет в хозяйстве ему не пригодится, плюхнул шляпу обратно в реку.
Так они и плыли. Впрочем быстро темнело. И их было уже не рассмотреть.
Прикосновение
Она не сразу уловила эту странную связь между бессвязностью незначительных и пустячных событий.
Она увидела красивую картинку на мониторе, просторную комнату, полумрак в котором исчезала бархатная золотистая мебель, стеклянный овальный низкий стол. Компьютеры, с их деловым видом, явно были лишними в этом интерьере.
Она задержалась и поинтересовалась у сыновей, что же это за роскошь такая. Это оказался офис сына, где он накануне в выходной день работал, и, используя отсутствие коллег, снял всю эту красоту на телефон, по привычке. Чтобы показать семейству.
Она присоединилась, впрочем без интереса — своих дел полно, но тут просто споткнулась, с неожиданным изображением.
С экрана на неё смотрело премилое глазастое создание в усах, как в перьях была его мордашка.
— Ой? — сказала она. — Это кто?
— Сомик…
И изображение поползло дальше, а она пошла к себе на кухню и долго почему то не отпускало из её памяти полупрозрачное тельце этой рыбки, и сама мордочка, которая тыкалась в прозрачную преграду аквариума и открывала рот, и таращила глаза, будто не понимая, кто это там, на берегу, мигает ему яркой вспышкой, тревожит его водяной покой и тишину. Человек, перед аквариумом отражался в стекле, и казался титаном, и усы топорщились у сома, то ли от страха, то ли от возмущения.
Зрелище было таинственным, и сомик прямо-таки сиял своей белесостью, и отражал своим пятнистым белым тельцем всю никчемность остальных банальных рыбок в аквариуме. Вид его вызывал уважение и даже восхищение. И она вспомнила, что сомиков этих держат за санитаров. По- настоящему, людскому — сантехником.
Прозвище «санитар» очень как-то не шло этому оригинальному красавцу, и она еще долго вспоминала его нахохленную в луче вспышки сомномию.
Хотелось зайти к нему, познакомиться поближе, на что сын возразил — у них строго, и посторонних не пускают.
Так что о личной встрече с красавцем-сомом пришлось забыть, но почему-то её не оставляло ощущение, что через этого сомика она прикасалась к чему-то загадочному, непостижимому и трогательному. Созданному специально для неё. Для этой самой минуты, когда душа вздрогнула в ней, как будто там в аквариуме, в этом сомике, увиделось и прикоснулось к ней что-то важное, главное, которое, ну никак не забывалось.
Она даже попыталась нарисовать его у себя в альбоме. Ничего, конечно же, не получилось. Рисовалась обыкновенная рыба, а та взъерошенность усов и милые крапинки, и глаза черными горошинами, ну никак не рисовались. Увы, она радовалась уже тому, что видела, это. Прикоснулась к этому. Взглядом.
И все бы забылось, если бы в ней не осталась странным послевкусием любовь к этой странной мордашке.