Прикосновение к идолам

«Родная моя Лиличка, Жан-Ришар привез от тебя письмо и книжечку. Я уже знала что ты жива, какие-то люди видели тебя на улице.

Маму жалко. Я была убеждена что ее нет в живых. Значит, от немцев ее спасла смерть, спасибо смерти.

Наше хождение по мукам началось в 39-м году. 2-го сентября Арагошу призвали, 3-го октября был у меня грандиозный обыск. Ходили за нами шпики. Когда Арагоше это надоело, он отпросился из своего, в некотором роде дисциплинарного, батальона на фронт. Оказался он в танковой дивизии, которая отступала только по приказу, в конце мая пришлось им спасаться морем, если помнишь отступление из Бельгии, через Dunkerque в Англию, оттуда в Брест и через всю Францию, не переставая драться до армистиса. За мной в это время неотступно следили и несомненно бы посадили, если б не подоспело повальное бегство из Парижа.

Мы нашли друг друга невероятно быстро, в конце июня 40-го года, чудом.

В Париж мы конечно не вернулись. Остались в zone libre <…>

С «организацией» <Сопротивление.> связались в июне 41 года. Нам прислали из Парижа «язык» (мы тогда жили в Ницце), который должен был переправить нас через демаркационную линию. Тут нас сцапали немцы и посадили. Но они нас не признали и продержали всего десять дней, для острастки.

<…> Работали мы с intellectuels, Арагоше была поручена вся zone libre. Выпускали газету «Les Etoiles» и основали издательство: «La Bibliotheque Francaise». Нелегально, конечно. Сеть наша очень быстро охватила все отрасли науки, искусства, в организацию вошло примерно 50 тысяч человек, во всех городах начали выходить местные газеты докторов, юристов, учителей и т. д…

Из первых зачинщиков организации в живых только Арагоша да я, парижское отделение переарестовали и расстреляли. Люди были замечательные, близкие, будем по ним плакать всю жизнь <…>

В Париж мы вернулись 25-го сентября 44-го года, после освобождения. Гестапо было у нас несколько раз с обысками, приходила также французская полиция, но они только все перерыли, но ничего не унесли… В себя не могу притти от счастья, от Парижа, от друзей… Хотя в Париже сейчас и не весело, мне море по колено!

Вот тебе наша очень краткая биография. Я о вас столько думала и плакала, что девять лет прошло как девять дней, словно бы и не расставались. Без мамы стало скучно жить, оказывается, что жила я немножко и для нее: когда случалось что-нибудь плохое, думала — слава богу, мама не знает, а хорошее — мама будет рада!

Может быть и кончится когда-нибудь война, может быть вы приедете, или мы к вам приедем. <…>

Арагоша прихварывает, устал очень. Он совсем седой, но очень красивый. Я постарела, но морщины пока что приличные, а то бывает, что с души воротит. Седых волос не видно оттого, что волосы белокурые. Я уже привыкла к себе немолодой и не огорчаюсь, бог с ней с молодостью, тоже хорошего мало»…