Прикосновение к идолам (фрагмент)

Чего тут ждать, пока придем домой? Сережа тут же остановился у раскрытого окна, за которым у плиты хозяйничала толстая распаренная тетка:

-- Мадам, у вас есть ножницы?

-- Чего?

-- Я разве тихо говорю?

Женщина протянула ему ножницы, как будто так и надо. Сережа снял со Светланы платок, с нашей помощью разрезал его на две половины, бережно сложил свою косынку, отдал ножницы, и мы пошли дальше как ни в чем не бывало.

На исходе зимы 1972 года Сережа сказал, что завтра мы пойдем на барахолку: там можно встретить самые неожиданные и крайне необходимые вещи.

-- Например?

-- Чайницы! (Он тогда увлекался чайницами.)

-- Ну, мне они не нужны. Я мечтаю о тулупе, у меня нет зимнего пальто, а тулупы теплы и нынче в моде. Я бы купил и себе и жене.

-- Я это вам с Инной устрою в две минуты. У меня знакомые в деревне, и по моим эскизам они сошьют дубленки и вышьют их бисером, украсят сутажом, как я им нарисую.

Сказано -- сделано! Бумаги под рукой не оказалось, он схватил французский журнальчик "Brieves Nouvelles de France", на чистых местах моментально набросал несколько моделей и назначил цену. Я только рот разевал.

На барахолке он подолгу стоял перед китчевыми клеенчатыми ковриками с русалками и лебедями, беседовал с продавцами по-украински, торговался, не покупая, и все подбивал меня приобрести эту "потрясающую красоту". Никаких тулупов не было, мне надоело, я замерз и звал его уехать. "Хождение за покупками -- монолог", -- отшил он меня. Я часто вспоминаю это меткое выражение. Действительно, один ищет одно, другой -- другое и томится, пока спутник рассматривает что-то, на что тебе наплевать. На сей раз дело закончилось покупкой за гроши чайницы старого стекла, и мы ушли только тогда, когда Сережа убедился, что больше ничего интересного нет, и тоже окоченел. Никаких тулупов он мне не устроил ни "в две минуты", ни в два года. Зато остались у меня его чудесные фантазии на страницах французского еженедельника.

Узнав, что у нас стоит письменный стол стиля "жакоб", Сережа решил подарить мне шесть стульев и два кресла того же стиля, чтоб был полный гарнитур. Ни более ни менее. Оглянувшись и ничего этого не обнаружив в его комнате, я подумал с облегчением: "А, пусть себе болтает. Мне это абсолютно не нужно, некуда ставить, да и как можно принимать такой дорогой подарок? Слава Богу, очередная фантазия". Но не тут-то было. "Они стоят у моих знакомых, я им обставил квартиру, а "жакоб" им не подходит, и я отдам его тебе". Через пару дней он повез меня в новую пятиэтажку, хозяев не было, но Сережа открыл дверь своим ключом. Квартира была им обставлена в народном стиле: керосиновые лампы, иконы, рушники, сундуки, бумажные цветы и тому подобное. В спальне Сережа возмутился, что хозяева что-то сделали по-своему, он переставил комод и снял со стены семейную фотографию. На кухне достал из буфета вино и бокалы, пошарил в холодильнике, красиво накрыл стол и принялся меня потчевать. Я же чувствовал себя домушником. От шести стульев я отбрыкался, а кресел, к счастью, не оказалось -- хоть немного, да присочинил Сережа. Но все же один стул он мне велел забрать в подарок Инне, а себе прихватил второй. (Сережа играл роль Остапа Бендера, я -- Кисы Воробьянинова.) Ничего не убрав со стола, мы спустились вниз. "Что подумают хозяева, когда вернутся? -- спросил я в крайнем смущении. -- Верно, решат, что была кража". "Они привыкши", -- уверенно ответил Сережа. А стул очень подошел к столу, за которым Инна и сейчас работает.

Три метра чернобурки

Если он видел вещь, подходящую к той, что есть у вас, он сходил с ума, но добывал ее и приносился в два часа ночи, чтобы подарить. Увидел в комиссионке молочник желтый с золотым ободком, купил и принес мне. "???" -"Но ведь у тебя есть две чашки такого же цвета, а теперь к ним и молочник!" Да я и помнить о них не помнил, затерянных в недрах буфета, а ему они запали.

В Киеве он раздобыл трубку для курения и стал уговаривать Гришу Чухрая подарить ее Борису Барнету. Почему Барнету? Они были почти незнакомы и вообще по какому поводу? "Как ты не чувствуешь -- Барнету так пойдет курить трубку. Он будет такой живописный. Особенно в профиль". -- "Да он вроде бы не курит". -- "Все равно, ты только представь: Барнет в профиль с трубкой. Он красивый. Надо ему подарить. Так будет вальяжно -- профиль, трубка..." И он показал.

А однажды шел по улице Горького с Володей Наумовым -- в студенческие времена -- и нес в руках зеленого керамического барана -- кувшин из Гуцулыцины, очень красивый. Вдруг говорит: "Слушай, в этом доме живет Илья Эренбург. Давай зайдем к нему и подарим барана". -- "А ты знаком с ним?" -"Нет, но какое это имеет значение?" Зашли, подарили, Эренбург очень удивился, угостил их заморским ликером, и больше они никогда не виделись.

Нет ни одного человека, который был бы с ним знаком, даже мимолетно, и не получил от него подарка -- хоть "царского", хоть ерундового, но всегда отмеченного печатью его неповторимого вкуса.