У него не было соли, чтобы хоть как-то обработать шкуру, поэтому он использовал песок, хотя это мало помогло. Он просто надеялся, что песок сделает ее менее… влажной. Закончив, Аид надел шкуру как плащ и, держа в руке клинок-коготь, пошел дальше, выбрав направление наугад.
Он не знал, как долго шел – он быстро потерял ощущение пространства и времени. В лабиринте царила тишина, которой он раньше никогда не испытывал. Тишина была физически ощутима, такая же прочная, как стены вокруг него.
Темнота была горькой и давящей.
Чем дольше он бродил по извилистым туннелям, тем больше ему казалось, что все его тело тоже извивается. Его настроение постоянно менялось. Иногда он злился, что чувствует себя настолько отделенным от темноты, что не похож на самого себя. Иногда на него нисходил странный покой, и он проходил через коридоры с холодной отстраненностью.
Он читал стихи, а затем сочинял их сам, пытаясь передать красоту Персефоны, хотя бы для того, чтобы сохранить рассудок.
– Ее золотистые волосы падали на него, как лучи палящего солнца, – начал он и замолчал. – Как глупо. Кроме того, я ненавижу Гелиоса.
Он попробовал еще раз:
– Она явилась из темноты, сладкоголосое создание, с волосами, струящимися, как весенняя река.
Это было еще хуже.
Он продолжил напевать строчки:
– Это… «Лавр» Аполлона? – вдруг услышал он вопрос.
Аид уставился на бога, появившегося рядом с ним в виде маленького пухлого младенца с белыми крылышками, которые трепетали, как у колибри.
– Я убью тебя, если ты кому-нибудь расскажешь о том, что ты здесь услышал.
– Очень агрессивно, папочка Смерть, – сказал Гермес. – Аполлона слушают
Аид решил не спрашивать, что такое вайб.
– Почему ты так выглядишь? – спросил он.
– Как так? – Гермес оглядел себя.
– Как херувим, Гермес.
Бог пожал плечами:
– Возможно, тебе стоит задать этот вопрос самому себе. Это у тебя галлюцинации.
– Поверь мне, я бы никогда не стал представлять тебя в образе младенца. Ты и во взрослой форме меня бесишь.
– Грубиян, – сказал Гермес, а затем он вдруг стал выше, и его ноги коснулись земли. Он развернулся и, встав лицом к Аиду, пошел назад по коридору. – Знаешь, Аид, что тебе нужно, так это…
– Мне нужно выбраться из этого гребаного лабиринта, – сказал Аид.
– Я хотел сказать,
Они приближались к очередному проему в стене, Гермес шел спиной вперед, и Аид подумал, что он пропустит поворот, но был удивлен, когда тот повернул направо и продолжил движение по другому темному проходу.
– Тебе нужно хобби.
– У меня есть хобби, – коротко ответил Аид.
– Пьянство и секс не в счет, – сказал бог.
– Кто бы говорил! – возразил Аид. – Это
– Это
– Что, черт возьми, такое бридж? – спросил Аид.
– У тебя игорный дом, и ты не знаешь, что такое бридж? О, боги, ты действительно
– У меня есть хобби, Гермес. Я езжу верхом и играю в карты, а еще я мечтаю.
Бог приподнял брови.
– Ты мечтаешь?
Аид ничего не ответил.
– И… эм… о чем же ты мечтаешь?
– О том, чтобы ты перестал всех доставать.
– Несправедливо, – сказал бог.
– Например, чтобы избавиться от тебя, я мог бы отправить тебя в лес Отчаяния. Но, вероятно, твой самый большой страх – это жизнь только с одним сексуальным партнером.
– А это значит, что я бы выбрал другой подход.
– Ты действительно об этом думал, – сказал Гермес.
– Во-первых, я бы проклял тебя так, чтобы ты всегда казался непривлекательным любой потенциальной любовнице.
Гермес ахнул.
– Во-вторых, я бы позаботился о том, чтобы ты никогда больше не ловил свой ритм. Это относится и к танцам, и к сексу.
– Чтобы вид твоего пениса приводил бы всех в ужас.
– Ты чудовище!
– Это даже не самое любимое, – сказал Аид с ухмылкой. – Я бы еще сделал так, чтобы каждый сериал, который ты начинаешь смотреть, никогда не заканчивался.
– Нет! – Гермес взревел. – Это правда, что говорят люди. Ты жестокий бог.
Аид пожал плечами.
– Ты сам спросил.
– Это правда, – сказал Гермес. – Надеюсь, тебе полегчало.
Аид услышал усмешку в его голосе, но не понял, почему Гермес улыбается.
– Что смешного? – спросил он, посмотрев в сторону бога, но обнаружил, что того там больше нет.
Аид снова остался один, и хотя он ненавидел тупую боль разочарования, которая расцветала у него в груди, он чувствовал себя гораздо более настоящим, чем раньше. Вновь сосредоточившись, он продолжил путь по лабиринту. Он никак не мог понять, куда именно направляется – ближе к центру или дальше. Он даже не знал, куда ему
Это означало бы сдаться.
В какой-то момент он завернул за угол и столкнулся лицом к лицу с тьмой другого рода. Он остановился на ее краю в нерешительности. Он знал, что не добрался до конца лабиринта. Он подозревал, что это его середина – или, по крайней мере, ближе к ней.