Прикосновение ненависти

Более того, он берет мое лицо в свои ладони и поглаживает щеки большими пальцами. Как он это делает? Что-то такое простое, но при этом зажигающее меня изнутри и напоминающее о том, почему он был единственным мужчиной для меня с тех пор, как я стала достаточно взрослой, чтобы впервые влюбиться. Его знакомые голубые глаза сияют любовью, по которой я так долго скучала.

Инстинкт заставляет меня желать только одного — прижаться к нему и умолять его вернуться ко мне в постель. Единственное, что не изменилось, это то, как мое тело реагирует на его близость. Я не могу это контролировать. Если он прикасается ко мне или смотрит на меня определенным образом, я теряюсь.

Однако теперь, когда я стою так близко к нему, становится очевидно, что он недостаточно выспался.

— Ты выглядишь измученным. — Я провожу рукой по его щеке, которая бледнее, чем обычно, как будто он не получает достаточно солнечного света, физических упражнений и слишком мало отдыхает.

— Я в порядке. — Он целует мою ладонь, прежде чем обнять меня за талию. — Я приготовил тебе завтрак. Я, конечно, не шеф-повар, но овсянку я готовлю как профессионал.

— Звучит идеально. — Я позволяю ему вывести меня из комнаты, обнимая его, пока мы идем к кухонному столу. Если бы только так было всегда.

Если бы только я знала, почему он постоянно переходит от одного настроения к другому.

Две миски ждут, обе наполнены дымящейся овсянкой, посыпанной изюмом.

— Я вспомнил, что ты любишь добавлять в свои блюда изюм, — говорит он.

— Люблю. Ты на все обращаешь внимание, не так ли?

Он почти сияет, выдвигая мой стул.

— Я обращаю на тебя внимание. И всегда обращал. — Мое сердце может разорваться от счастья, клянусь. Я вернула Рена. Моего Рена.

Даже если он выглядит совершенно измученным.

Теперь я задаюсь вопросом, связаны ли перепады его настроения со стрессом и переутомлением. Стресс также объясняет недостаток сна. Могу только представить, что похитить кого-то и выйти сухим из воды — это очень напряженное дело.

Я цепляюсь за эту мысль, как цеплялась бы за спасательный плот посреди бушующего океана. Но мне нужно за что-то ухватиться, за что угодно, что даст мне надежду.

— Итак, слушай. — Он садится на стул напротив меня и берет ложку, чтобы размешать изюм. — Нам нужно поговорить.

Мне придется игнорировать дрожь, пробегающую по телу, и мурашки, покрывающие руки и ноги. Мне не нравится, как это звучит, и то, что его голос стал более ровным. Серьезным.

Что-то подсказывает мне, что речь не пойдет ни о чем приятном или счастливом.

Но я люблю его. И я хочу помочь ему всем, чем смогу. Это не изменилось.

— Ладно, — бормочу я, помешивая овсянку, чтобы она немного остыла. — Я вся во внимании.

К сожалению, мой желудок сейчас скручивается в узел. С каких это пор я боюсь, когда нахожусь рядом с ним? Я ненавижу это. Лучше бы его там не было.

Я желаю так много всего. Например, чтобы мы могли вернуться назад во времени и стереть все, что произошло прошлой ночью, после того, как я вышла из душа. То, что было до этого, мы можем оставить. Определенно.

Заметка для себя: помни, что не стоит требовать ответов.

Вместо того, чтобы откинуться на спинку стула, как это делает он, я сажусь на краешек, мое тело хранит воспоминания о прошлой ночи, даже если я ничего так не хочу, как забыть ее.

Он, кажется, ничего не замечает, съедает несколько ложек, прежде чем продолжить.

— Я начал рассказывать тебе об этом прошлой ночью. Пришло время все исправить. Не только ради моей семьи, но и других, которые разрушены этими больными ублюдками. Это для меня важнее, чем я могу объяснить. Это тот случай, когда ты должна почувствовать, чтобы понять.

Я медленно киваю, мне меньше, чем когда-либо, хочется есть. Но он заметит и поднимет этот вопрос. Этого достаточно, чтобы заставить меня поднести ложку к губам.

Он прав. Я не могу понять, через что ему пришлось пройти, как бы ни хотелось мне это сделать, хотя бы для того, чтобы помочь ему.

— Ты хочешь быть со мной?

Его кажущаяся смена темы разговора ни с того ни с сего заставляет меня сесть прямее.

— Конечно, хочу.

— Несмотря ни на что?

Разве я уже не доказала это? Я знаю, что лучше не спрашивать.

— Да. Несмотря ни на что. Мои чувства не изменились.

— Хорошо. — На его лице появляется выражение облегчения. — Потому что мне нужно, чтобы ты присоединилась ко мне в том, что я должен сделать. Мне нужно, чтобы ты была частью этого.

Тревога поселилась в глубине моего сознания с тех пор, как он начал говорить, но теперь она угрожает выломать дверь.

— Как?

— Я не стану просить тебя причинять кому-либо вред — тебе не нужно беспокоиться об этом. Я бы никогда не поставил тебя в такое положение.

— Но люди же пострадают?

Его челюсть сжимается, глаза сужаются.

— Да.

Одна особенность Росси: перспектива насилия меня не очень беспокоит. Особенно когда насилие оправдано. Если кто-то и заслуживает его, так это люди, которые создали культ.