Прикосновение невинныъ

На той стороне залива самолеты готовились к ранним утренним рейсам, он полетит одним из них через несколько часов. Сколько же времени пройдет, прежде чем его собственное детище окажется среди них? МЦЧБ. Созданное на компьютере чудо техники, которое вот-вот представят Конгрессу. Легкий многоцелевой истребитель-бомбардировщик, с меняющейся геометрией крыла, последнее слово техники, управляется по радио, не засекается радарами, сокращенно именуется Маш-3 и нуждается в пилоте только для того, чтобы знать, когда отправляться домой. Плод сотрудничества мозговых центров трансатлантических авиационных фирм, этот самолет призван был решить большинство проблем НАТО и все его проблемы. Проект, неосторожно названный кем-то «Дерзкая модель», был немедленно переименован в «Дерьмо».

Президент, рассерженный насмешками скептически настроенных журналистов, жаждущий, как всегда, доказать свою правоту, прямо на пресс-конференции переименовал его в «Победоносный проект» — «Даст»[1], — который разобьет врагов в пух и прах. «И враги твои будут повержены в прах»[2], — выкрикнул он, не вполне точно цитируя Псалтырь. Но кто из подхалимов в Белом доме осмелится указать ему на ошибку?

Итак, «Дастер» был весьма дорогостоящим изделием. Но чего еще можно было ждать от этого чуда военной техники? Он уже превратился в необходимый элемент устрашения в холодной войне, все еще идущий между сверхдержавами в мире, где очередь за пособием по безработице только удлиняется. После стольких лет компромиссов, отступлений и нерешительности появилась последняя возможность — самая последняя — свести вместе команды разработчиков и промышленников. Такой метод уже сотни раз спасал Запад, когда либералы в очередной раз объявляли о наступлении «мира для нашего поколения».

«Дастер» будет построен — должен быть построен. Для Джо Мишлини альтернативы не было. Без «Дастера» у него нет ни перспективы, ни будущего, никто, ни одна крупная финансовая компания, не возьмет на работу сорокатрехлетнего заведующего отделом планирования, посвятившего жизнь служению промышленности, которая вот-вот перестанет существовать.

Итак, он будет построен. Даже если ради этого придется целовать задницу каждому чиновнику в Пентагоне и лизать ботинки всякому, кто имеет хоть какое-то отношение к сенатской комиссии по обороне, и даже всем его родственникам.

Размышления об округе Колумбия заставили Джо вспомнить об Изе, о доме. Если только это можно назвать домом: жена чаще всего отсутствует, находясь в другом городе, другой стране или даже на другом континенте. Она даже не взяла его фамилию.

Мишлини взглянул на часы. Было воскресенье, в Европе уже вторая половина дня, она наверняка дома. Он поднял телефонную трубку, набрал номер, но ему никто не ответил, еще один его призыв затерялся где-то над Атлантикой. Не другой континент — другая планета. Боже, и это называется супружеской жизнью! На этот раз Иза исчезла вместе с детьми. Ни одной весточки за неделю.

— Сука! — прошипел он, щелчком выбросив окурок. В приоткрытую дверь спальни он увидел красивую загорелую ногу, лениво свесившуюся с кровати. Джо пожал плечами. Здесь, в Калифорнии, просто не бывает некрасивых ног.

Мишлини положил трубку на рычаг и пригладил растрепанные редеющие волосы; несколько лет назад ему потребовалась бы щетка, чтобы привести прическу в порядок. Многое изменилось за последние несколько лет.

Джо набрал полные легкие свежего воздуха и втянул в себя живот. Потом медленно вернулся в спальню.

Ее положили на кровать в дальний, самый спокойный угол палаты — умирать.

Датчики многочисленных приборов свидетельствовали, что организм функционирует нормально, но сканирование выявило проблему. Травмированный участок мозга отек, и теперь даже функции низшего порядка начали ослабевать.

Старшая сестра направила луч фонарика в опаловый глаз пациентки; зрачок среагировал, но вяло, явно слабее, чем накануне. Она отстегнула оксиметр и ущипнула мягкую ткань возле ногтя пациентки — палец не согнулся.

Ничего.

Мозг не реагировал ни на удар, ни на запахи, ни на шум, даже на боль. Сестра Мэйбл Макбин, женщина средних лет и внушительных габаритов в скрипучих туфлях, полжизни наблюдавшая, как умирают другие, но сохранившая способность к состраданию, посмотрела на сестру-практикантку и покачала головой.

— Интересно, кто она такая, — задумчиво в пятый раз за последнюю неделю, пробормотала сестра-практикантка, австралийка из Уогг-Уогга по имени Примроз[3], с застенчивой стойкостью носившая полученное при рождении имя.

— Удивительно. Впервые в моей практике о пациенте совсем ничего не известно, — отозвалась старшая сестра. — И ведь не бродяжка какая-нибудь. — Она еще раз подняла руку пациентки. — Маникюр дорогой.

Она поправила прибор, следящий за давлением крови, еще раз заботливо взглянула в лицо пациентки, женщины лет тридцати с небольшим, с правильными чертами лица и рыжими волосами.

— И косметика дорогая.