Прикосновение полуночи

– Я не собирался ее убивать. – Его голос пресекся – не от слез, просто от страданий, которые ему причиняла Андаис.

– Но если она была только игрушкой, ты мог найти десяток таких же. Множество малых фейри прыгнули бы в постель лорда-сидхе по первому знаку.

На бесформенном лице, где только в очертании скул сохранился намек на прежнего Гвеннина, не отразилось никаких эмоций. Андаис отняла у него мимику вместе с кожей и плотью. Но в голосе что-то прозвучало.

– Они не были бы Беатриче.

И в этом было все дело. Он любил ее как мог, а она его отвергла. Он не хотел убивать ее, только ранить – как она ранила его. Он ударил ее в сердце, как она ударила его. Ему неоткуда было знать, что фейри стали такими уязвимыми, что клинок – даже не из стали или холодного железа – ее убьет.

– А человек? – спросила я. – Зачем было убивать его?

– Он все видел, – сказал Гвеннин.

Я с силой выдохнула и прижалась к Рису. Я ничего так не хотела, как зажмуриться покрепче и не смотреть на это все. Но я смотрела. Если бы я была уверена на сто процентов, что смогу держаться на ногах самостоятельно, я бы сказала Рису отпустить меня, но свалиться в грязь – значило бы утратить и тот невеликий авторитет, который у меня все же имелся.

– Я бы хотела дождаться подтверждения от человеческой полиции и науки, просто в дополнение. На пресс-конференции все прозвучит лучше, если полиция сможет подтвердить наши слова.

– Пресс-конференция? Он умрет не позже завтрашней ночи.

– Тетя Андаис, он убил репортера-человека. Если мы не продемонстрируем его прессе сравнительно целым и невредимым, это подорвет всю репутацию, которую ты нам создавала долгими десятилетиями.

Она довольно громко вздохнула.

– В твоих словах есть резон, Мередит. Он понадобится прессе, и в лучшем состоянии, чем теперь. – Она улыбнулась, глядя на Гвеннина. – До чего жалко тратить исцеляющую магию на завтрашний труп.

Спорить было не с чем, но я заметила все же:

– Нам нельзя показывать его людям в таком виде.

– Думаешь, людей это расстроит?

– Это подтвердит все, что о нас говорят благие.

– Ты вся в грязи, я – в крови, не так уж мы отличаемся, – хмыкнула она.

Я посмотрела на свою руку, сжимавшую белую рубашку Риса, и признала ее правоту. Я вся была перемазана густой темной грязью. Аматеон был черным от грязи точно так же, как королева – красной от крови. Волосы липли к его телу по всей длине. Когда он исчез, волосы у него едва доходили до плеч, теперь они достигали по меньшей мере до икр.

Адайр был не так грязен, он лежал сверху. Но его волосы тоже спадали каштановыми волнами вдоль лица, а не топорщились коротким ежиком. Кудри еще не касались широких плеч, но это было только начало.

Я повертела головой и убедилась, что мои собственные волосы, прилипшие к спине и плечам, тоже стали длинней. Они спадали теперь заметно ниже плеч.

– Ты черт знает во что превратила вход в мой тронный зал, Мередит.

– Прошу прощения, тетя Андаис, это не нарочно. – Мой голос звучал почти спокойно. Я попыталась не смотреть на огрызки от мужчины, что она держала на поводке из его собственных кишок, но было одинаково трудно и отвести взгляд в сторону, и не отводить. Я все же смотрела, потому что никак не могла соотнести гордого, высокого, высокомерного и красивого Гвеннина с этой лишенной кожи и большой части плоти фигурой у ее ног. Даже зная, что это он, я не могла его узнать. Она его уничтожила.

Кто угодно, кто угодно признался бы во всем, что она потребовала, лишь бы прекратить такую боль. Я не верила в полученное ею «признание», но не осмеливалась сказать об этом вслух. Она была абсолютно довольна собой. После хорошей и удачной пытки она была так счастлива, как это только было ей доступно. Наверное, всем нужно хобби.

– Там, где состоялся ваш милый тройничок, теперь бьет источник, – сообщила она.

Рис чуть передвинулся, чтобы я смогла это увидеть: и правда, земля вспучилась, и сквозь нее пробился родничок. Вода разлилась шире, отыскивая русло для маленького ручья, а может, впадину для озерца. Понадобится время, чтобы вода нашла себе путь и решила, как она захочет изменить облик земли. Пожелает ли она стать глубоким спокойным озером или быстрым потоком. Разумеется, парочка скал, на которых могла бы дробиться и играть вода, тоже не помешали бы.

Мне не стоило об этом думать. Единственное мое оправдание – в том, что я пыталась смотреть куда угодно, думать о чем угодно, только не об этом жалком огрызке, оставшемся от лорда сидхе.

Земля вздрогнула, как кожа лошади, когда на нее садится муха. Сквозь грязь и сочащуюся воду на глазах поднимались скалы.

– Кажется, ситхен оживает, – сказала Андаис, но голос у нее был совсем не такой радостный, как можно было ждать. – Думаю, глубокий зеркальный пруд в пару тому, что уже есть, был бы очень к месту. Как ты находишь, Мередит?

Я не знала, что сказать, потому что согласиться – значило бы соврать, а не согласиться было бы недипломатично.

Она сощурила глаза и спросила:

– Ты не согласна, племянница?

– Не знаю, как сказать, тетя Андаис…