Прикосновение полуночи

На миг я подумала, что это Дойл, и от этой мысли мое сердце сжалось, но я подумала так лишь потому, что его лицо не выглядело таким ошеломленным, как у остальных. На самом деле оно выражало скорее подозрительность, словно он пытался определить, что же такое он видит или, может, обоняет, потому что он принюхивался к воздуху. Холод застыл у стены, но у него на лице тоже не наблюдалось потрясения. Он был зол, мрачен – но остался самим собой. Лицо у Галена было такое же потерянное, как у остальных. Я поняла, что Мистраль видит то же, что и я, потому что он пошел по коридору, чуть опережая мой взгляд, как будто знал, что искать. Кольцо было на моей руке, но он был участником и одним из истоков магии, которая творилась сейчас.

Он приостановился возле Дойла и Холода и оглянулся на меня, словно хотел убедиться, что я их заметила. Я не понимала, почему это для него важно, но он удовлетворенно кивнул, убедившись, что я их видела.

Рис стоял в конце коридора, грустный, но не зачарованный. Я смотрела на каждого из мужчин по очереди с тем же гиперфокусом, что на Бидди в начале действия чар. Магия искала что-то определенное.

Китто скорчился у ног Риса, словно магия ударила по нему, и на лице его было то же потрясение, что и у остальных. Я думала, что ищу того, кто не будет захвачен этим воздействием, но Мистраль показал мне, что нужен, напротив, тот, на кого оно подействовало больше всего.

Он остановился перед красочным сиянием крыльев Никки и протянул руку к нему, все еще коленопреклоненному. Никка взял руку, но его лицо – теперь я это видела ясно – было слепо к Мистралю, слепо ко всему, кроме того, что он видел в Бидди.

Его лицо никогда не казалось таким красивым, как сейчас, – нежная, почти женственная красота, обычно незаметная из-за бросающихся в глаза широких плеч воина и шести футов роста. Во сне он иногда выглядел мягким и нежным, каким был на самом деле, но, бодрствуя, должен был изображать мужественную суровость.

Мистраль поднял его на ноги, и Никка вдруг пришел в себя: в полном сознании, с мощной гладью груди, с огромными крыльями, сияющим многоцветьем обрамляющими его нежную красоту.

Признаюсь, на секунду мне стало досадно – досадно, что я его потеряю, что он никогда уже не украсит мою постель. Но этот эгоистичный импульс утонул в чувстве такого тепла, такого умиротворения, что я не могла уже сожалеть. Нет, по-настоящему я не сожалела. То, что я только ощущала в Никке, находясь с ним в постели, сейчас было видно явственно. Он был слишком нежным для моих вкусов и еще менее, гораздо менее, годился для вкусов королевы. Стань он королем, единственное, что его ждало бы, – это смерть.

Я посмотрела на Бидди, и в ее глазах увидела то же, что и в глазах Никки. Оба они видели в глазах друг друга целый мир – прекрасный, добрый, безопасный мир. У меня на глаза навернулись слезы.

Мы вчетвером стояли в конце коридора, женщины напротив мужчин. Я думала, Бидди и Никка потянутся друг к другу, но они остались недвижимы. Мы с Мистралем соединили их руки. Образ ребенка, которого я видела прежде, возник снова, но теперь он уже не был призрачным. Я видела улыбающееся личико с теплыми карими глазами Никки и черными кудрями Бидди. Я видела, как малыш смеется; казалось, я могла бы коснуться его по-детски округлой щечки. Я прижала ладонь с теплым кольцом на пальце к рукам Никки и Бидди, и большая рука Мистраля накрыла мою руку сверху. Мы связали их руки магией и слезами, которые я пролила. Я видела их ребенка и знала, что он – настоящий, и все, что нужно, чтобы видение стало плотью, – это позволить им быть вместе.

Мистраль будто подглядел мои мысли.

– Если королева им разрешит.

Я непонимающе моргнула ему в лицо, когда мы отняли руки и позволили Никке и Бидди впервые обнять друг друга. Они поцеловались, сплетясь руками и телами, и первый их поцелуй закончился смехом.

Я нахмурилась, глядя на Мистраля. Слезы еще не высохли на моих щеках.

– Кольцо ожило. Она этого хотела. Во дворы возвращается жизнь.

Он печально покачал головой.

– Она больше хочет продолжения своей династии, чем процветания дворов. Будь все иначе, она бы давно уже сделала иной выбор.

– Мистраль прав, – донесся низкий голос Дойла.

Он подошел к нам, и я окинула их обоих хмурым взглядом:

– И что, она потребует, чтоб Никка оставался со мной, пока я не забеременею?

Они переглянулись и одновременно кивнули. И мне не слишком понравилось, насколько одинаково траурные были у них физиономии.

– Как минимум, – сказал Мистраль вслух.

Я посмотрела на Никку и Бидди, равнодушных к нашим тревогам. Они прикасались друг к другу так, словно каждый из них впервые видел – он женщину, а она мужчину: с легким удивлением, будто не могли поверить, что могут прикасаться вот так к этому созданию.