Прикосновение смерти

— Не знаю, в чем дело, но на грабеж не похоже. Кое-какие вещи не на своих местах. Злоумышленник что-то искал.

— Он взял что-нибудь? — спросил Ювеналий.

— Кажется, мои трусики, — ответила Линн. — Маньяк какой-то…

У Августа было предчувствие, что он застанет обоих. Но когда он, тихо открыв дверь, вошел в квартиру и заглянул из холла в гостиную, он увидел только Линн, сидевшую на полу к нему спиной, с разбросанными вокруг нее газетами.

«Прекрасно!» — подумал он и, откинув полу своего поплинового пиджака, снял с ремня револьвер «смит-и-вессон». Когда он выстрелит в нее, она упадет на газеты, и так будет еще лучше.

На кофейном столике лежали ножницы, статьи с фотографиями, которые она вырезала из газет.

Август вскинул револьвер и прицелился ей в голову. Он хотел было сказать ей что-нибудь, хотел, чтобы она увидела его, но передумал, опасаясь, что она закричит и попытается убежать, и тогда газеты на полу не принесут никакой пользы. Он видел ее загорелые голые колени и ляжки.

На ней было короткое летнее платье без рукавов или что-то вроде этого.

Подол задрался, потому как она сидела скрестив ноги.

— Послушай, что тут пишут, — сказала она, и Август вздрогнул. — «На первый взгляд кажется, будто они — брат и сестра, их сходство поразительно…» Ты знал, что мы похожи?

Август замер.

— Слушай дальше, — сказала она. — «Но любые мысли о родстве отметаются сразу же, как только вы видите, как они общаются — они понимают друг друга с полуслова, обмениваются долгими взглядами».

— Вот уж не думал, что это кто-то замечает, — отозвался с кухни Ювеналий.

Август бросил взгляд в сторону кухни, затем перевел его на Линн. Он отметил, что осколки стекла убрали.

— Горчицу захватить?

— Как хочешь, — ответила Линн.

— Салат-латук не очень хороший.

— Зато горчица что надо! — засмеялась она.

Ну и ну! Бабенка расселась на своей сраценции, ляжки оголила, а он перед ней на цирлах… Обслуживает, стало быть, по всем статьям. А она, похоже, вертит им как хочет. Ох уж эти бабы! Подол задерут, а мужики и рады стараться…

Ювеналий вышел в гостиную с подносом с сандвичами и миской с картофельными чипсами и замер.

— Что вам здесь нужно? — обратился он к Августу. — Для чего вам понадобилось нарушать наш покой, даже если вы шутите?

— Я не шучу, — процедил Август.

— О боже! — воскликнула Линн, оглянувшись.

— Не двигаться! — заорал он, увидя, что она поднимается.

Но было поздно. Она уже стояла, прижав руки к бокам. Ювеналий поставил поднос и миску на стол.

— Стоять! — гаркнул Август, прицелившись в него.

Ювеналий, не глядя на Августа, подошел к Линн, что-то ей сказал, положив ей руку на плечо.

— Послушайте, Август… — произнес Ювеналий.

— Мне ничего объяснять не надо! — усмехнулся Август. — Я вижу, что происходит, я вижу, что она делает с вами.

— Понятно! — кивнул Ювеналий. — Скажите, что вы задумали?

Этот вопрос Августа не застал врасплох. У него наготове была парочка ответов, в том числе такой: «Оградить вашу жизнь от порока». Но сейчас он сказал с расстановкой:

— Я собираюсь убрать ее с дороги раз и навсегда.

— С дороги? — воскликнула Линн. — С чьей дороги?

— С его дороги, — ответил Август.

— Но разве я стою у него на пути? Он волен делать все, что ему заблагорассудится.

— Август, мне кажется, у вас сложилось неправильное представление о том, что происходит, — сказал Ювеналий. — Мы не сделали ничего предосудительного. Или я чего-то не понимаю?

— А по совести ли вы поступаете? Сомневаюсь в этом. А иначе как можно так долго предаваться греху!

— Мы ведь о моей совести говорим, да?

— Не о ее же, — ухмыльнулся Август. — У нее нет совести, она просто бессовестная…

— Если мы говорим о моей совести, тогда позвольте мне заверить вас, что с моей совестью все в порядке — она не пытается ни укорить меня, ни пристыдить…

— Именно так в жизни и происходит, — заметил Август. — Когда начинаешь жить не по совести, она устраняется, поскольку нарушаются всяческие моральные принципы. Бывает и по-другому: порядочная, чистая совесть мало-помалу превращается в беспомощную и никудышную.

— Почему вы полагаете, что у меня нет совести? — вмешалась Линн.

— У тебя ее нет, — отрезал Август. — Ты… пустышка, в тебе не осталось ни искры духовной жизни.

— Вам ли об этом говорить? — покачала головой Линн.

— Можешь возмущаться сколько угодно, это тебе не поможет. — Он вскинул револьвер. — Пришла пора подытожить свою жизнь. Давай, подводи итоги… И поторопись!

Линн впала в прострацию — глаз фиксировал происходящее, но рассудок в этом не участвовал.

— Ювеналий, скажи ему, что мы не делаем… ничего дурного. Господи… — произнесла она хриплым голосом.

— Вы, Август, рассуждаете о принципах морали с револьвером в руке, — сказал Ювеналий. — С точки зрения нравственных устоев это нормально?

— Вполне, — кивнул Август. — Мы поговорим об этом позже. Я отвезу вас в Олмонт на несколько дней для раздумья в уединении, так сказать. Там вы сможете поговорить с отцом Нестором, со мной… Можете вообще не разговаривать, если почувствуете, что молчание и размышление вам больше по душе. Дам вам почитать свои статьи…

— Почему бы нам не поговорить прямо сейчас?