А я ослепла в самый важный момент. Монстр шел за мной, как привязанный, он обращался со мной с той же комбинацией агрессии и животного собственничества, что и Бэрронс, а я так и не узнала его.
Я его подвела.
Он пришел ко мне в варварской, нечеловеческой форме, чтобы спасти любой ценой. Он знал, что превратится в безумного монстра, способного лишь уничтожать все, что попадется ему на пути, за одним-единственным исключением.
Этим исключением была я.
Господи, этот взгляд!
Я спрятала лицо в ладонях, но видение не отступало: монстр и Бэрронс, его темная кожа и необычные черты лица, скрытые за примитивной мордой. Его древние глаза, которые видели слишком много и просили лишь ответного взгляда, горели презрением.
— Я не знала, что это ты! — Я впилась ногтями в ладони. На секунду показалась кровь, и ранки тут же зажили.
Но монстр/Бэрронс в моем мозгу еще не закончил пытку.
Слезы ослепили меня. Я согнулась пополам. Боль была такой сильной, что я не могла двигаться, не могла дышать. Свернувшись в клубочек, я спряталась от мира и снова начала раскачиваться.
За гранью боли, если вообще существовало такое место, я многое знала.
Например: по словам Риодана (при условии, что он не предатель, потому что, если он предал и каким-то образом выжил, я убью его так же, как и Бэрронса), Гроссмейстер оставил метку на моем затылке. И, возможно, в заложниках у Гроссмейстера все еще мои родители, а поскольку Бэрронс здесь, очевидно, что он так и не добрался до Ашфорда.
Разве что... время в Зеркалах течет по-разному, и он мог
Я понятия не имела, как долго пробыла в Холле Всех Дней и сколько времени прошло в реальном мире, пока я загорала с Кристианом у озера.
Однажды, благодаря любезности В'лейна, я провела один день на пляже в стране Фей, в компании иллюзии моей сестры, и это стоило мне целого месяца в человеческом мире. Когда я вернулась, Бэрронс был в ярости. Он приковал меня цепью к столбу в гараже. На мне тогда было ярко-розовое бикини.
Мы подрались.
Я закрыла глаза и погрузилась в воспоминания.
Бэрронс был в ярости, вокруг него были разложены иглы и красители, он собирался сделать мне татуировку — точнее,
Я сказала, что, если он сделает мне татуировку, мы расстанемся. Я обвиняла Бэрронса в том, что из всех чувств ему доступны только жадность и сарказм, что он не способен любить. Я обвиняла его в корысти, в том, что он вышел из себя, когда не смог меня найти, и разгромил магазин, и если что и вызывает у него иногда эрекцию, то это наверняка деньги, артефакты или книги, но не женщины.