Прикрой, атакую! В атаке - «Меч»

Над линией фронта встречаем восемнадцать Ме-109. По ходу сближения и поведению немцев понимаю: мы обнаружили друг друга одновременно. Как правило, бой в подобных условиях бывает очень тяжелым, сложным. Каждая сторона стремится занять тактически выгодное положение, и в дело вступают все компоненты воздушного боя. Здесь и мастерство летчиков, и превосходство техники, и умение использовать солнце и облачность…

Однако на этот раз солнце оказалось закрытым очень высокой облачностью, до которой добраться почти невозможно. Нас выручили наш замечательный самолет, дружные действия летчиков, дисциплина и выдержка.

На полных оборотах моторов мы перешли в набор высоты, левым боевым разворотом стремимся зайти противнику в хвост. Немцы за нами, однако не дотянулись, отстали, и мы их ударили сверху. Они не рассыпались, и бой разгорелся на вертикальном маневре, упорный, напряженный.

А время идет. Наконец замечаю: переходя в набор высоты после снижения, строй фашистов начинает понемногу вытягиваться. Устали, значит, выдыхаются, отстают от ведущего. Еще одно усилие — и мы, разогнав скорость, заходим в боевой порядок вражеских летчиков, начинаем их бить.

Бой разгорается. Удачным маневром захожу в хвост самолета противника, сближаюсь, сейчас открою огонь и вдруг… «мессер» резко бросается влево. Я среагировал в доли секунды. Поняв, что немец выполнил чью-то команду, тоже бросился влево. Правильно сделал: очередь, пущенная в хвост моего самолета, мелькнула мимо кабины.

Переворотом иду в пике — вслед за фашистом, на мгновение теряю его, вновь нахожу, сближаюсь, вот-вот нажму на гашетку… О ужас! Это не немец, это Гаврилин. Серого цвета Як я принял за Ме-109.

Это ошеломило меня, выбило из колеи. Не шутка сбить своего же товарища. Но голову вешать не время, иначе попадешь под огонь…

Бой продолжался пятнадцать-двадцать минут. Непрерывные перегрузки, непрерывная моральная напряженность. Мы измотали вконец и себя, и противника. Но мы оказались сильнее, выносливее. Немцы не выдержали взятого нами темпа, рассыпались, бросились наутек. Последнего настиг Леонов и сбил.

Мы победили, но впечатление после боя было таким, будто бой проиграли. Я чуть было не сбил своего же товарища. И вообще, такие бои вести ни к чему. Они лишь изнуряют, а толку мало. И надо было свернуть, когда я увидел фашистов в самом начале, свернуть и, не теряя их из виду, набрать высоту, запастись скоростью и только тогда ударить.

Мы имели на это моральное право — свернуть. И потому что «мессершмитты» не бомбардировщики, нашим войскам не угрожают, и потому что их восемнадцать, а нас только восемь.

А вывод? Вывод такой: быть осторожнее и не брать в свою группу «серых». Гаврилину надо было дать одну из наших машин. Правда, ресурс моторов нам дорог, но пятьдесят минут полета потеря не очень великая, и мы бы не обеднели.

* * *

Наши войска замкнули кольцо вокруг Будапешта. Воздушные бои идут прямо над городом и западнее, откуда противник подтягивает резервы на помощь окруженной группировке. Мы господствуем в воздухе.

Кишкун-Лацхаза — наш новый аэродром. Он расположен на Дунае, юго-западнее Будапешта, в пяти минутах полета от города.

Над нами проходит группа Ла-5. Это наши соседи. Через три-четыре минуты передают: встретили большую группу вражеских самолетов, нужна помощь. Посылаю Леонова. Опять информация: сбит командир группы Ла-5. Да, видимо, бой разгорелся всерьез, а в группу Леонова я вкрапил одного из «серых» — Каманьяна. Скоро получим еще одну партию новых машин, и я решил понемногу, по одному-два человека, приобщать к группе «Меч», пускать их на задание. Не рано ли?

Слышу: группа вступила в бой. По командам и репликам моего заместителя можно понять, что бой проходит успешно. Оттуда идут отдельные самолеты — истребители и штурмовики. Отбились, оторвались от групп — в воздухе плотная дымка. Неожиданно появляется наш самолет. Бреющим проходит над точкой, сбавляет обороты мотора и… садится. Но уже за границей летного поля, на фюзеляж. Я успел только заметить, что летчик сидит открытый, фонарь с кабины снесло.

Посылаю туда аварийную группу, медицинскую помощь. Проходит десять минут. Жду, беспокоюсь, не ранен ли летчик, не побился ли во время посадки. Смотрю, оттуда идет «санитарка». Подъезжает к капэ… Не зря беспокоился: из кабины выходит лейтенант Каманьян, невредимый, но основательно перепуганный.

— Что там случилось? Рассказывай.

С сильным акцентом южанина, пересыпая русскую речь армянской, летчик рассказывает:

— Понимаешь, командир, иду, смотрю, вижу: противник. Да? Потом смотрю, нет противника. Да? И командира нет. Вперед смотрю — не вижу, назад смотрю… — Схватившись за голову, округлив огромные, цвета темного бархата глаза, Каманьян говорит: — Назад повернулся, а ко мне в кабину «своим мордом» «Фокке-Вульф» смотрит. Что делать? Посмотрел еще раз, а он стреляет. Смотрю, кабина у меня нет.