Прикрой, атакую! В атаке - «Меч»

Получив эти машины, я понял, что на них придется драться не только за Бессарабию, но и освобождать от фашизма Румынию, Венгрию, Чехословакию. Может, придется и завершать войну, потому что создать что-то иное, еще более совершенное трудно, а может, и невозможно. В самом деле, самолет Як-1 был создан еще до войны, в 1940 году, Як-3 — спустя три года, а к нам он попал только сейчас, в сорок четвертом. Причем первая серия самолета Як— 3 с мотором ВК-105 имела максимальную скорость 660 километров в час, и, чтобы достичь 700, пришлось снабдить машину новым, еще более сильным мотором ВК-107, и на это ушел целый год. А время не ждет, время не терпит, и самым лучшим решением «сверху», пожалуй, будет одно — как можно быстрее обеспечить фронтовые полки новой машиной.

Подумав о том, что дальнейший наш путь вперед пойдет по чужой территории, что миссия наша гуманная — освобождение от фашизма, я понял, что летчики группы «Меч» должны быть не только сильными тактиками, но и более, чем другие, политиками, идейно убежденными, особо глубоко понимающими свою роль и место в решении стоящих перед нами задач. Короче, группа «Меч» должна быть группой политбойцов. В этом плане и шел подбор летчиков.

Время затишья на фронте мы не теряли напрасно. Летали. Тренировались. Пилотаж на малых и средних высотах. Полеты строем: в составе пары, звена, восьмерки. Учебный воздушный бой, одиночный и в группе, на средних и предельно малых высотах, на предельно больших перегрузках. На бой я летал с каждым из летчиков. Сам оценивал их мастерство, сам отбирал их в группу. Требовал жестко, браковал безжалостно. Решение было только одно: годен или не годен, быть в группе «Меч» или не быть.

Время, свободное от полетов, мы проводили в классе, на самолетной стоянке — изучали новую технику. Занимались много, может, и больше, чем нужно. Но я был твердо уверен: окупится. Доказано жизнью: при прочих равных условиях победа в бою всегда за технически грамотным летчиком. Почему в учебном воздушном бою один побеждает, другой терпит поражение? А подготовка у них одинакова, самолеты у них однотипные и примерно равный ресурс моторов. Почему? Да потому что в бою даже «лишние» пять километров скорости нужны как воз— дух, а «выжать» эти пять километров может лишь тот, кто в совершенстве знает машину.

Мы готовы. Мы ждем. Мы сидим на самом боевом направлении фронта. Наши машины стоят в капонирах. Никого, кроме нашей особой группы, здесь нет. Это Забота Подгорного. Чтобы нам никто не мешал. Чтобы мы уходили на взлет прямо из укрытий, не тратя драгоценное время, не боясь помешать посадкам и взлетам других самолетов.

Утро тихое, ясное. Летное поле — будто зеленый ковер. Но это все временно. Через несколько дней, а может, и раньше — завтра сядут сюда и «серые», и другие полки, будут летать с утра и до вечера, выбьют густую траву на взлетно-посадочной, серой, взбунтовавшейся пылью покроют стоянки, близлежащий кустарник, наши капониры.

— Началось!.. — восклицает механик моего самолета сержант Мурадымов и слушает, обратившись лицом в сторону линии фронта.

Расстегнув шлемофон, сдвигаю его на затылок, прислушиваюсь. Верно, оттуда доносится звук канонады. Он все усиливается, превращаясь в сплошной, монотонный, приглушенный расстоянием рев. Но вот к нему примешался другой, идет с высоты и с востока, он ширится, растет, заглушая рев канонады.

— Идут! Идут!..

Все так и есть, как я думал. С востока подходят наши По-2. Высота порядка три тысячи метров.

А ниже идут «ильюшины». Сзади, с боков полковых колонн плывут истребители. Колонна грузовых машин приближается, проходит над нами, за ней вторая, третья, четвертая…

* * *

Возвращаются. Сначала штурмовики, за ними бомбардировщики. В том же порядке, в четком монолитном строю. Надо готовиться: еще десять-пятнадцать минут, и немцы пойдут с ответным ударом. Все, как говорят, разложили по полочкам, даже порядок расстановки машин для взлета. Чтобы взлететь сразу, всей группой, которую вызовет фронт, каждому летчику надо создать условия, и эти условия созданы. Мой самолет стоит на левом фланге стоянки. Правее — машина ведомого, за ней в том же порядке вторая пара, третья, четвертая… При взлете каждый будет смотреть в левую сторону, так, как и смотрит всегда.

Все, шлемофон — на застежку, гляжу в сторону командного пункта. Оттуда должна взлететь ракета — сигнал на подъем группы. Капэ расположен восточнее нашей стоянки, солнце слепит, мешает смотреть. Ракету можно и не увидеть. Мне помогает механик, он смотрит туда же.

— Запуск! Выпуск! — кричит Мурадымов, подкрепляя команду неистовым взмахом правой руки, и, высокий, стройный, легко взлетает на плоскость, привычным движением поправляет на мне парашютные лямки, привязные ремни.

Запускаю мотор, и сразу — метров на двадцать вперед. Отсюда будем взлетать. Секунды, и машины одна за другой становятся в ряд правее меня. Но когда они в одной линии, трудно сказать, все ли на месте. Однако мы и это учли. Впереди моего самолета уже стоит инженер и смотрит.