Прилепи к стене улыбку

Обитатели Кеннери-роуд довольно быстро заметили происшедшую с ним перемену, хотя и понятия не имели, в чем заключалась причина столь неожиданного преображения их давнего знакомого, тем более, что все произошло так быстро, буквально за несколько дней. Добби же, разумеется, ни с кем и словом не обмолвился о своей улыбающейся подруге, поскольку прекрасно понимал, что никакого понимания со стороны других людей не дождется; в лучшем случае просто посмеются над ним, а то и вообще посчитают свихнувшимся.

Люди, однако, все же нашли объяснение случившемуся: они посчитали, что у этого молодого человека внезапно прорезалась настоящая сила воли и ему надоело постоянно ходить угрюмой тенью, склонившей голову и устремившей неподвижный взгляд в землю. Нет, теперь он время от времени даже распрямлял спину и устремлял на окружающих смелый, открытый взгляд. И шляпу свою он уже не так низко надвигал на лоб; более того – изредка в знак приветствия даже помахивал им рукой. Про себя же Добби стал всерьез подумывать о том, чтобы оставить эту жалкую ресторанную кухню и подыскать себе работу поприличнее.

И все же, какое это было чудесное чувство – каждый день, подобно другим нормальным людям, спешить домой на встречу с Пегги-Энн, и уже издали поднимать гордый и радостный взгляд к окнам заветной квартирки.

В один из дней он так же бежал – скорее даже летел домой, не ощущая под собой ног, и когда наконец оказался на лестничной площадке своего этажа, сердце его билось как птица в клетке. С неизменной теперь улыбкой на изувеченном лице – он уже и думать забыл про то, как можно входить в свой дом и при этом не улыбаться – Добби настежь распахнул дверь квартиры и сразу же устремился к комоду. Открыв обе его створки, он привычным жестом скользнул внутрь рукой – и улыбка стала медленно сползать с его лица. Он шарил по внутренностям деревянного ящика – снова, снова и снова, – для верности даже провел ладонью по внутренней поверхности стенок комода и наконец негромко позвал:

– Пегги-Энн? – И через секунду чуть громче: – Пегги-Энн!

Кукла бесследно исчезла.

Внезапно он услышал донесшиеся с лестничной площадки грузные шаги хозяйки жилья, но практически не обратил на них никакого внимания, лишь вновь и вновь повторяя заветное имя, заглядывая под стол, поднимая край покрывала кровати, снова устремляясь к гардеробу.

– Пегги-Энн!..

– Не ищите свою Пегги-Энн, если надумали так назвать какую-то куклу, – послышался голос квартирной хозяйки. – Это я ее взяла и унесла. – Женщина неловко, тяжело ввалилась в его комнату. – Унесла, а потом снова на помойку выбросила – только там ей и место. И хотела предупредить, что за ней настанет и ваш черед. Мигом вылетите отсюда – как пробка из бутылки, – если подобное еще хоть раз повторится.

Слова женщины острыми ледяными сосульками впивались в мозг Добби.

– Надо же, что это себе выдумали! Не поймешь толком – то ли баба какая, то ли кукла. И, главное, где? – в моей собственной квартире. Стыдно, молодой человек, ой как стыдно! Что это вас на извращение потянуло, а?

Сосулька шевельнулась в мозгу.

– Где она?! Где она?!

– А где ей быть-то? Я же сказала – на помойке. И чтобы больше я ее здесь не видела. Надо же, разодели как принцессу какую, а по мне так скорее как шлюху, и вдобавок приютили в моей собственной квартире. И еще раз повторю – шлюха она и есть шлюха! Ну ничего, ей от меня хорошенько досталось, теперь не такая цаца. Надо же – Пегги-Энн!

Однако Добби уже не слышал последних слов женщины – он стремглав сбежал по лестнице, пинком ноги распахнул входную дверь и устремился вперед, так ни разу и не опустив взгляд в землю.

Увидел он ее еще издалека – от мусорного бака его отделяло приличное расстояние. Лицо куклы было побито, изуродовано, и теперь она как подгнивший столб стояла внутри бака, подпирая макушкой его ржавую крышку. Улыбка… разбитая… крышка… Добби неподвижно замер перед куклой, тогда как сосулька в мозгу продолжала недавно начатое дело.

Легонько прикоснувшись пальцем к ее разбитым, бесформенным теперь губам, он едва слышно проговорил:

– Пегги-Энн… – Потом еще раз дотронулся до лица манекена, стараясь сделать так, чтобы тот снова изобразил хотя бы некое подобие улыбки.

С кромки некогда существовавших губ на землю посыпался белый пенопласт.

– Пегги-Энн, – еще раз позвал он свою подругу, чувствуя сухое поскрипывание падающих на ладонь белых крошек.

Добби даже не заметил, как хозяйка квартиры, несмотря на свою малоподвижность, подкралась к нему и встала за спиной – обернулся он лишь тогда, когда услышал ее голос.

– Сказала я вам – на помойке она, самое место ей здесь. Ну, что, хорошенько я по ней молотком прошлась – теперь-то уже не покрасуется.

Из груди Добби вырвался протяжный, похожий на стон крик, после чего он, резко замахнувшись, опустил свой крепкий кулак на рыхлое лицо женщины. Истошно вопя, он обрушивал на ее живое лицо сокрушительные удары; бил ее и кричал, кричал и бил, покуда она окончательно не лишилась сознания. А может и вовсе умерла.