Приложения к Ревизору

В комедиях Капниста, Квитки и других отрицательная группа преступных чиновников и судей оттенена положительными образами честных и, что особенно важно, благонамеренных героев. Положительная группа сообщала пьесе успокоительно-благонамеренный характер, если даже “положительные” не принадлежали прямо к группе чиновников. У современников Гоголя “положительные” герои фактически становились носителями безоговорочного благоговения перед правительством, а реплики их переходили в неприкрытую агитацию в пользу правительства. Так, в наиболее обличительной из комедий Квитки — “Дворянские выборы” — на возмущенные слова Твердова против дворян, “которые, поправ закон, теснят слабых”, Благосудов отвечает: “Источник сему злу есть закоренелое нежелание доставлять детям воспитание. Но благодаря мудрым мерам благодетельного правительства зло сие начинает искореняться. Сколько мы видим молодых дворян в училищах. Военная служба, к счастью так любимая нашим дворянством, много образует молодых людей” и т. д.

С положительной группой связана была обычно и любовная интрига пьесы. Сюжет комедии строился на борьбе положительной группы с отрицательной; в развязке не только устранялись препятствия для счастья влюбленных, но торжествовало и правительство, карая нарушителей закона. Комедия строилась, таким образом, как комедия чувствительная (в основе), с обязательной благополучной и благонамеренной развязкой. Смысл обличения неизбежно мельчал; злоупотребления властей делались разновидностью личных пороков, в сущности не опасных, так как совместное противодействие “добродетельных” и правительства обеспечивало их разоблачение.

Задумывая комедию “смешнее черта” и решаясь в ней “смеяться сильно”, Гоголь не мог ориентироваться на разновидности чувствительной комедии. Впоследствии, в “Театральном разъезде”, он решительно выступил против обязательной любовной интриги, против “узкого ущелья частной завязки” вообще — в защиту комедии общественной.

В его замысел входило разоблачение не исключительных преступников с их личными пороками, а “всего дурного, собранного в одну кучу”, то есть явлений общественно типических. Потому-то драматургическая система “Ревизора” в целом была глубоко своеобразна и прямых прецедентов в прошлом не имела.

27 февраля 1836 г. “Ревизор” был отправлен в III отделение для разрешения к представлению; 2 марта того же года Дуббельт по докладу цензора Ольдекопа наложил резолюцию: “Позволить”. В пересказе Ольдекопа “Ревизор” превратился в историю забавных похождений Хлестакова, из чего следовал и вывод: “Пьеса не заключает в себе ничего предосудительного” (Текст доклада в переводе с французского языка на русский см. в книге: Н. В. Дризен. Драматическая цензура двух эпох, стр. 41–42). Цензурные купюры в тексте комедии были незначительны (упоминание о церкви и святых, слова об унтер-офицерше и об ордене Владимире). 13 марта 1836 г. “Ревизор” был разрешен и к печати (цензором А. В. Никитенко). Эта последовательность фактов не согласуется с известием, которое исходит как от Гоголя, так и от его современников, что ““Ревизор” был разрешен только после вмешательства Николая I (письма Гоголя Щепкину от 29 октября 1836 г., матери от 5 июня 1836 г., Жуковскому от 6 (18) апреля 1837 г.). Сопоставляя это показание с известием, идущим от П. А. Вяземского, что Николай I “читал пьесу в рукописи” (Остафьевский архив, III, стр. 317), а также с сообщением А. И. Вольфа (без указания источника), что “Ревизор” был прочитан во дворце М. Ю. Вьельгорским и после этого разрешен (“Хроника петербургских театров”, СПб., 1877, ч. I, стр. 49), — следует считать, что разрешение “Ревизора” было предрешено еще до представления его в цензуру. В хлопотах о комедии решающую роль сыграло, очевидно, вмешательство Жуковского и Вьельгорского. Известия о запрещении комедии до чтения ее во дворце (Шенрок. Материалы III, стр. 32) следует признать недостоверными.

Первое представление “Ревизора” в Александрийском театре в Петербурге состоялось 19 апреля 1836 г., о чем сохранилось несколько свидетельств; из них самое обстоятельное — П. В. Анненкова. Анненков, следя, конечно, только за настроением публики лож и партера, очень тонко подметил возраставшее сначала недоумение, затем напряженное внимание и временами — робкий смех, но в результате — общее негодование и общий приговор: “это невозможность, клевета и фарс”.

Бывший инспектор репертуара русской драматической труппы А. И. Храповицкий записал о премьере “Ревизора” в дневнике: “Государь император с наследником изволили присутствовать и был чрезвычайно доволен, хохотал от всей души. Пьеса весьма забавна, только нестерпимое ругательство на дворян, чиновников и купцов” (“Русская Старина”, 1879, № 2, стр. 348). Ср. сообщения в “Автобиографии” А. О. Смирновой, в “Хронике петербургских театров” А. Вольфа, в дневнике А. В. Никитенко (о третьем представлении). См. также: В. Вересаев. Гоголь в жизни. М.—Л., 1933, стр. 159–161.