Николай стоял и держал руки в карманах куртки. Никаноров не выходил. Видимо, ждал, чтобы киллер сам сел к нему в машину. Но тот не торопился этого делать. Наверное, побаивался. Вот так всегда. Дружба дружбой, а как дело касается чего-то важного, то тут доверия никакого нет. Николай тоже опасался Петра Васильевича. Это было заметно.
— Ты знаешь, что делать? — услышала я в наушнике голос Никанорова. — Пойди к нему и скажи, чтобы сюда шел. Мне поговорить надо. Но потом дождись, когда он из машины выйдет. Портить ее не хочется.
Так вот, значит, какой у них намечается разговор… Все ясно.
Из машины Никанорова вышел мужчина и подошел к Николаю. Что-то сказал ему. Но тот отрицательно помотал головой. Кажется, отказался идти в машину. Мужчина вернулся к автомобилю банщика, наклонился к открывшемуся стеклу.
— Он не хочет идти. Говорит, чтобы вы сами вышли. И с деньгами, — услышала я его голос.
Дверца открылась, и вышел Никаноров. Мужик остался стоять возле дверцы.
О чем говорили Николай и Петр Васильевич, я, к сожалению, слышать не могла.
Потом Никаноров полез в карман — наверное, за деньгами — и немного отстранился в сторону. Этот жест, а также быстрые движения типа у машины не понравились Николаю, и он довольно быстро на них среагировал. Мужик только успел вытащить пистолет с глушителем, но тут же упал как подкошенный. Николай выстрелил в него, а потом в Никанорова.
Что тут началось! Непонятно откуда появились менты в бронежилетах и Папазян. Я и сама не заметила, как тоже оказалась у памятника. Николаю уже заламывали руки.
Ну, вот и все.
— О, Танечка, — возопил Гарик, увидев меня. — Что же ты не предупредила, что намечается перестрелка?
— Хотела сделать тебе сюрприз. А ты что так долго не ехал? Я столько тебя ждала.
— Девочка моя, как мне приятно слышать это! Ты меня ждала! Как я рад!
— Никаноров мертв? — спросила я.
— А который из них Никаноров? — показав на два распростертых на земле тела, спросил Папазян.
Оказалось, что и Петр Васильевич, и тот мужик у машины убиты. Рука профессионала — сразу видно. Николай, повесив голову и уже не сопротивляясь, стоял около машины с широко расставленными ногами и заложенными за голову руками.
Откуда ни возьмись прибыла «Скорая», быстренько забрала два трупа, сразу после того как их обрисовали и сфотографировали.
— У меня есть записи их разговоров, из которых ясно, что Никаноров был заказчиком, а Николай — убийцей. Терехов шантажировал Никанорова. Видеокассеты тоже у меня. Есть и свидетели, которые видели Николая в тот день на свадьбе. Так что прижмете его быстро, — коротко перечислила я Гарику результаты своего расследования.
— Молодец, хорошо поработала. Когда в Тарасов? — спросил Папазян, видя, что я постоянно посматриваю на часы.
— Завтра. У меня еще одно дело здесь, — улыбнулась я.
— И сразу ко мне — Юлю тебе отдам. А потом… Ты не забыла, что обещала мне вечер?
— Как же, Гарик, конечно, помню. Обязательно. Потом договоримся.
— Ну-ну, — пожал плечами Папазян. — Давай иди. Завтра жду тебя.
В тот вечер мы с Горошком очень даже хорошо посидели. Я ему рассказала про дело. Он страшно распереживался, слушая меня, и мне стало даже неловко, что обременила его такой тяжелой информацией.
На следующий день, вернувшись в родной город, я пошла к Гарику и отдала ему все собранные материалы. А потом на всех парусах понеслась к Юльке. Каково же было мое удивление, когда я встретила там Александра. Он обнимал Юлю, а она плакала. Похоже, он простил ее, потому что глаза у нее хоть и были покрасневшими и слегка припухшими, но по-настоящему счастливыми.
Тем не менее Заглядова сразу увидела меня и бросилась мне на шею.
— Что бы я без тебя делала?.. — обливала она меня слезами.
— Юля, ты испортишь мне костюм, — попыталась я ее отстранить. — Хватит плакать. Я рада, что помогла тебе.
— А как я рада! Ты видишь — Саша пришел. Он сказал, что мы будем вместе, несмотря ни на что. И еще он сказал… — Заглядова скосила глаза на мужа, который не отводил своих глаз от нас, — еще он сказал, что мне очень повезло, что у меня есть такая подруга, как ты. Ты, Таня Иванова.
— Я не сомневаюсь, — спокойно улыбнувшись, заявила я.
Скромной я никогда себя не считала. Да и не была, наверное.