Приманка

Пятнадцать человек в тот или иной момент теряли сознание. Четырнадцать из них пришли в себя. Последнего, которого, по-видимому, никто не знал и не желал знать, объявили случайной жертвой. Все остальные, прошедшие сквозь одну из пяти гравированных стеклянных дверей, в конечном счёте вышли обратно, и все они, казалось, провели следующие три дня на телефоне, пересказывая происходившее во всех подробностях и заявляя, что другой такой вечеринки не будет — разумеется, до тех пор, пока «Витрина» не откроется вновь в следующем сезоне.

Хотя дискотека началась только за полночь, двери клуба распахнулись в девять вечера — навстречу гостям, которых Эрик пригласил на ужин в Зеркальный град. Как и гости на вечеринке, они являли собой разнопёрое сборище: продавцы, водители грузовиков и цветочники пили вместе с кинозвёздами, комиками и миллионерами. Официальные костюмы, предписанные приглашением, стирали все различия, а в надлежащий час их можно было сменить на более лёгкие танцевальные наряды.

Возбуждение, предвкушение и чувство принадлежности к числу самых избранных, как электрический разряд, пронзало толпу этих ранних птах, когда они проходили в двери и взлетали на третий этаж, в салон напротив Зеркального града, над всё ещё тёмным танцполом. Эрик переделал этот салон, убрав административный этаж между ним и крышей и проделав в ней дюжину закрытых тонированных стеклом окон, заливающих салон вечерним светом. Джазовый оркестр из шестнадцати инструментов играл неторопливые вариации на тему танцевальных мелодий тридцатых и сороковых, только усиливая иллюзию ночного клуба в саду на крыше, какие пользовались успехом в те времена.

Именно в этом салоне, почти опустевшем после ужина, когда началась дискотека, Алана наконец вырвалась от своих друзей и поклонников и усадила Ноэля на чёрный кожаный диван со скруглёнными углами, налила им по двойной порции «Хеннесси» в пузатые бокалы и завела тот «очень серьёзный разговор», о котором писала в своей записке.

Оркестр играл поппури из Кола Портера. На каждом столе в вазочках мерцали свечи. Светильники матового стекла были приглушены. Несколько пар медленно танцевали в центре большого зала. Другие, столь же смутно различимые пары и трио, укрывались в нишах и тёмных углах. Аромат бренди пьянил после поданных с ужином трёх бокалов вина, кокаина, обходившего стол во время каждой перемены блюд, и транквилизатора, который Ноэль принял без всякой надобности в восемь вечера.

Он чувствовал себя абсолютно расслабленным: голод удовлетворён, жажда насыщена, напряжение ушло. От всего пахло бренди, лилиями, духами. Всё казалось приглушённым, залитым светом свечей, масляно-гладким, как этот диван, лишённым резкости, лишённым остроты. Он снял галстук, расстегнул полдюжины пуговиц на сборчатой шёлковой сорочке, которую вручил ему Эрик на этот вечер. Ноги он закинул на оттоманку, и они едва касались золотистых бёдер Аланы, там, где её юбка чуть поднялась.

Весь вечер они провели более или менее вместе, с тех пор, как покинули особняк Эрика на «роллс-ройсе». Но теперь, когда они остались по-настоящему одни, Ноэль задумался, что же такое она хотела сказать ему, о чём не могла говорить раньше.

Он посмотрел на неё, не желая, чтобы она заметила, как он наблюдает, и снова перечислил про себя все её достоинства: мягкие тёмные глаза, сияющая кожа, чуть полноватые губы, гладкие щёки и скулы, по-европейски тонкий длинный носик, распущенные волосы, тёмной тяжёлой волной падающие на плечи. Его паника улеглась и обратилась теплом.

— Ну и? — наконец спросил он, так тихо что едва расслышал самого себя.

Она, однако, услышала и обернулась к нему.

— Я готовилась весь день. И так и не знаю, с чего начать.

— С начала, — предложил он.

— Это самое сложное. Ты видел снимки.

— Дорранс их мне показал.

— Тебе понравилось?

— Ты там прекрасно выглядишь.

— Ты тоже. Именно о снимках я и хотела поговорить. Начать с них, — поспешно добавила она.

Она казалась страшно неуверенной в себе. Это было так неожиданно, что Ноэль спросил себя: с чего бы. Вслух он ничего не сказал.

— Журналы вышли на прошлой неделе. В Париже. В Берлине, в Риме, в Милане. Они всех изумили.

Она сразу же поняла, что неправильно подобрала слово. Она явно нервничала.

— Я хотела сказать, удивили. Все в Европе хотели знать, кто ты такой.

— Не сомневаюсь.

— Дело не во мне. Уже поступило много предложений.

— Каких предложений?

— Работа. С постановщиками. С фотографами. С дизайнерами. Съёмки — для выставок, рекламы, модных разворотов.

— Ты ведь серьёзно, да? — спросил он.

— Я с самого начала была серьёзна, Ноэль. Это ты всё время шутил. А теперь я говорю тебе, что это не шутка. Над доходом в минимум сто тысяч американских долларов за первые два года не шутят, да? Конечно, если справишься, ты будешь зарабатывать больше.

Она отвела взгляд, обхватывая ладонями бокал, и добавила тише:

— Но ты должен поехать в Европу. Жить там. Работать там. Ты должен отказаться от того, что делаешь сейчас. От своей книги… от всего остального, чем ты занят. И ещё одно: ты должен решить немедленно.