– Я не буду шокирована, – говорит она, и ее глаза озорно вспыхивают. – Знаешь, не нужно судить нас всех по папиным меркам.
Гленн нервно улыбается.
– Давай найду какое-нибудь подобающее? – предлагает он, листая страницы. – Вроде бы…
– Любовных стихов он не писал? – перебивает Алисия. – Мне нравится слушать любовные стихи.
Гленн ненадолго задумывается.
– Есть вот такое, – бормочет он, забираясь в конец книги. – Называется «Задумчивость».
Откашливается и читает:
– Мне понравилось, – говорит Алисия, когда он дочитал. – Странное стихотворение, но понравилось.
Гленн кивает и сдержанно улыбается:
– Бодлер – замечательный поэт.
– Гленн, как люди реагируют на твою работу?
– Что ты имеешь в виду?
– Знаешь, когда я бываю в компании, кто-то непременно скажет: «Эй, смотрите, это Алисия, Похоронщица». Однако никто не говорит: «Эй, это Фил, продавец, или механик, или еще кто-то».
– Люди насмехаются над тем, что связано со смертью, потому что она страшит их.
– Это верно, – соглашается Алисия. – Видимо, поэтому я уютнее чувствую себя с похоронщиками. Вроде того, как в стихотворении, что ты прочел: «Пускай рука твоя ведет меня в задумчивый приют уединенья». Как звучит строфа целиком?
– Плеть наслажденья напоминает мне местную дискотеку в субботний вечер, – говорит Алисия. – Развратных толп там полно.
Гленн молчит.
– Может, сходим как-нибудь, поглядим на них?
– Хорошо, – отвечает Гленн, снова раскрывает книгу и листает страницы.
– Это какой-то рисунок? – неожиданно спрашивает она.
– Что?
– Там. Вернись назад. – Алисия переворачивает несколько страниц, касаясь руки Гленна. – Ты рисовал? Что это?
– Так, этюд. К одному из… из стихотворений.
– Красивый. Я знала, что ты художественно одарен.
Она склоняет голову набок. Рисунок представляет собой фрагмент обнаженной женщины, полулежащей на постели.
– Рисовал с натуры? – Она хихикает. – Глупый вопрос. Натура тебе не нужна. Ты как Леонардо да Винчи, так ведь?
– Почему?
– Потому что он изучал анатомию по трупам.
Алисия улыбается Гленну и неторопливо идет в дом.
Глава тридцать восьмая
Полицейский врач направил Клэр к психиатру Баннерману – молодому, слегка располневшему, со скверной кожей мало бывающего на воздухе человека. Он долго проверяет ее рефлексы и светит ей в глаза. К своему удивлению и стыду, Клэр начинает дрожать.
– Страдаете вы от какого-нибудь физического стресса или травмы? – спрашивает доктор Баннерман и вновь светит ей в глаза маленьким фонариком.
– Я уже вам рассказывала. Я принимала участие в секретной работе.
– Ничего наподобие автомобильной аварии? Или попытки грабителя-наркомана задушить вас?
– Ничего, – отвечает Клэр, стуча зубами.
– Страдали от травматического стресса ранее?
– Никогда.
– Какие-то нервозные состояния? Эпилепсия, приступы гипогликемии, психотические эпизоды?
– Однажды убила врача.
Фонарик гаснет.
– Шутка, – добавляет Клэр.
Баннерман не улыбается.
– Были мысли о членовредительстве или самоубийстве?
Клэр смотрит на свои руки.
– В последнее время нет.
– Принимали какие-нибудь психотропные препараты или отпускаемые без рецепта лекарства в течение последнего года?
– Изредка немного «экстази».
Психиатр делает пометку в блокноте.
– Послушайте, – говорит Клэр, – кто-то убил женщину по имени Стелла Воглер. Меня хитростью заманили к женщине-психиатру, она подвергла меня целой серии тестов. Очевидно, я не сняла с себя подозрений, так как она снова хитростью заставила меня дать целую кучу подписок, чтобы меня могли снимать на пленку и использовать эти пленки как улики. Заставили уйти из своей квартиры, снимали днем и ночью.
Она умолкает, поняв, что чрезмерно разволновалась.
– Какие были тесты?
– Прошу прощения?
– Вы сказали, она подвергла вас тестам. Каким?