Ей щекотал ноздри едкий запах пороха, к горлу подступали рыдания, в груди тугим комом гнездился ужас. Ноги стали совсем ватные. Давясь кашлем, она опустилась на кровать. Ее всю трясло, и она никак не могла выпустить из рук пистолет: побелевшие пальцы с красными, как кровь Аарона Хауэра, ногтями намертво впились в инкрустированную перламутром рукоятку. Жадно хватая ртом воздух, она дико озиралась, ища глазами Дэна.
Он с трудом поднялся на ноги и медленно пошел к ней. На Дэна было страшно смотреть. Он сильно хромал, и все его лицо было залито кровью. Кровью Аарона. Его собственная кровь бежала из ран на плече и запястье. Стиснув зубы от боли, он протянул к Элизабет левую руку и мягко сказал:
— Дорогая, отдай пистолет.
Не сводя глаз с Дэна, она подняла трясущиеся руки. Пистолет был тяжелым, будто свинцовая болванка, таким тяжелым, что она едва подняла его, а удержать на весу уже не могла. Дэн взял смертоносное оружие и отложил в сторону, на разбитую в щепы тумбочку.
— Все закончилось, — сказал он, снова повернувшись к ней.
— Я уб-била его, — запинаясь, выговорила Элизабет. Мертвый человек, лежавший на полу в ее спальне, против воли притягивал ее взгляд. Она передернулась, боясь, что и ее жизнь сейчас по капле вытечет из нее. — Я… убила человека.
— Элизабет! — спокойно, но твердо и властно окликнул Дэн. — Элизабет, посмотри на меня. На меня смотри.
Она вышла из оцепенения, заморгала, взглянула на него.
— Аарон убил Джарвиса. Он… он… — «Он сошел с ума. Он следил за нами». Все это пронеслось в уме, отозвалось тупой болью под ложечкой. В груди все сжималось от страха, тело безвольно обмякло, как у тряпичной куклы.
— Будь ты проклят, — пробормотала она, глотая слезы. — Я думала, он сейчас убьет тебя!
Дэн, как мог, обнял ее, притянул к себе.
— Жалеешь, что не убил? — спросил он.
Элизабет прижалась щекой к его плечу и зарыдала. Ругаться и спорить не было сил. Она страшно перепугалась, когда под угрозой оказалась ее собственная жизнь, но это не шло ни в какое сравнение с разрывающим сердце ужасом, который она пережила, когда Аарон занес напильник над грудью Дэна. Он мог погибнуть, погибнуть за нее. Из-за нее. Она могла потерять его навсегда.
Хотя как можно потерять то, что тебе не принадлежит? Она обвила его руками, обняла со всей страстью, на какую была способна, прильнула всем телом, чтобы быть рядом столько, сколько он позволит, исступленно шепча:
— Я люблю тебя. Люблю. Люблю…
— Тсс…
Приняв его желание успокоить за недовольство, она упрямо мотнула головой.
— Знаю, ты не хочешь это слышать. Так вот, высокомерный ты сукин сын, мне плевать. Я тебя люблю.
Дэн чуть не рассмеялся, но боль запустила когти еще глубже. Он чувствовал, как с каждой минутой уходят силы, не знал, долго ли сможет продержаться на ногах, но справился с волной слабости и еще на минуту отодвинул брезжащий темный край беспамятства. Ему было необходимо обнимать эту женщину, которая только что сказала, что любит его.
«Я тебя тоже люблю». Эти слова просочились через все возведенные им линии обороны, зашелестели в мозгу, и ему стало жутко, и сладко заныло сердце. Слова, которые он никогда больше не хотел произносить. Чувства, которые не хотел переживать.
Где-то снаружи завыла сирена. Дэн шагнул в сторону, отдаляясь от Элизабет физически и душевно.
— Я тебе все простыни кровью перепачкаю, — невнятно произнес он, попытался сделать еще шаг, но боль, острая, как кошачьи когти, пронзила левое колено. Перед глазами все расплывалось, лицо Элизабет то виделось четко, то совсем исчезало из фокуса, когда наваливалось забытье.
Элизабет фыркнула, принужденно рассмеялась.
— Ах ты, златоуст чертов. Ловко вывернулся. «Не нужна ему моя любовь. Подумаешь, удивил». Внизу хлопнула дверь, и голос Марка Кауфмана окликнул Дэна по имени.
— Марк, сюда! — не сводя глаз с Элизабет, отозвался Дэн.
— Кто сказал, что, когда надо, полицейских не дозовешься? — сухо проронила она.
Затем встала с кровати и с высоко поднятой головой пошла к двери, на ходу запахивая тонкий шелковый халат и перевязывая пояс. Этот человек ей не нужен, она просто хотела его и, бог свидетель, давно привыкла не получать то, чего хочет.
— Элизабет! — окликнул Дэн, решив, что должен что-нибудь сказать, как-то объясниться, извиниться на прощание.
Она остановилась у двери, оглянулась через плечо. Кауфман уже топотал по лестнице.
— Все в порядке, лапочка, — пробормотала она. Вот тебе твой легкий выход. Я все равно послала всех мужиков на хрен.
ГЛАВА 27