— Ну да, ты же у нас особенная, — фыркнула девушка и, бросив окурок в урну, отвернулась.
Сафира ощутила, как обида подступает к горлу. И эти туда же, что и остальные!
Триединая империя, Рахайеш
Городская старшая школа
Луг чувствовал себя плохо. Все болело, спина была мокрой от масла, рубашка прилипала к телу, а кожа чесалась.
Учительница смотрела на него с таким осуждением, как будто он сам решил изваляться в грязи и в таком непотребном виде пришел на занятия, поправ всяческое уважение к школьным правилам.
Болела голова. От удара об стену или просто от осознания собственной беспомощности. В ушах стоял назойливый звон, в носу щекотало. Хотелось плакать. Но показать сейчас свою слабость… означало окончательно признать поражение. Перед этими. Всеми.
Он понимал, что ему некуда деться — из этой школы, из этой ловушки для загнанных крыс.
— Похоже, меня тут не слушают! — очень громко и очень раздраженно заявила учительница, глядя прямо на Луга. — Я могу узнать, по какой причине? Ты так хорошо знаешь предмет, что не нуждаешься в моих объяснениях?
— Нет. Просто… Нет. Я слушаю.
— Не вижу. Зато я вижу, что ты отвлекаешься.
— Простите, — Луг опустил взгляд. — Я могу пойти домой?
— С какой стати? Занятия только начались. Сегодня очень важная тема. Нет, нельзя.
— Я плохо себя чувствую.
— Температуры нет? Значит за сорок минут с тобой ничего не случится.
Луг ощущал, как внутри нарастала злость. Она заполняла собой все тело, каждую его клеточку. Ощущалась, как железные нити, которые врезаются в живое мясо, прошивают болью. Пальцы дрожали.
Он ненавидел всех. Эту курицу, возомнившую о себе невесть что. Ее нескончаемую, нелепую болтовню. Ее надменный голос, которым она рассказывала о совершенно бесполезном предмете, который никогда и никому еще не пригодился во взрослой жизни. При этом считала своим долгом привлечь к себе максимум внимания. Видимо, осознавая, что только так может добиться хоть какой-то власти в мире, где уважения к ней — ноль.
Обычная глупая неудачница, вся власть которой — послушание и тишина в классе. Она пыжилась и вещала на класс таких же неудачников.
Все знали, что Рахайеш — ссылка для бездарностей. Сюда отправляют тех, в ком отчаялись обнаружить хоть каплю дара. И очень корректно назвали это «особой программой». Такой же бесполезной, бессмысленной, как и вся жизнь собравшихся здесь. Бездарностей.
Все ученики это тоже чувствовали, точнее, хорошо понимали — что за порогом школы их ждет отнюдь не блистательная карьера. Не открытая дорога в Имперскую академию.
И сейчас они в этом закрытом микромире, в этой крохотной иерархии пытались отвоевать хоть какую-то толику абсолютной власти. Хотя бы над теми, кто не может ответить силой или у кого недостаточно прав, чтобы перечить старшим.
От этого осознания внезапно стало противно до тошноты. До желания выблевать прямо на парту сотни железных иголок, воткнувшихся в желудок.
Луг еле сдерживался, то и дело косясь на дверь. Что будет, если он просто вскочит с места и убежит? Хотя бы в туалет, чтобы не опозориться на глазах у класса? Что сделает эта напыщенная мерзавка, продолжающая трещать об устройстве друидских общин? Где бездарностям все равно не дадут жить… чтобы не портили генетическую статистику.
Дверь была рядом. До нее — всего четыре длинных шага. Несколько секунд.
Кто его остановит? Грозный окрик? Заставит застыть безмолвным соляным столбом до конца урока?
Если он сейчас убежит, что с ним будет, выгонят? Нет. Никуда они не денутся. Они не имеют права его выгонять, только потому что он захотел в туалет, а его не отпустили. Не посмеют. Он пройдет ментальную проверку и покажет свои воспоминания — даже если это будет стоить ему еще одной боли. Но он покажет этой суке…
Луг напрягся еще сильнее. Незаметно стащил со стола тетрадь и сунул ее в рюкзак. Учительница продолжала вещать, не замечая приготовлений к побегу. Она вообще уже ничего не замечала, полностью растворившись в своей болтовне.
И несколько секунд — от парты до двери пролетели так, как будто слились в одно мгновение. Дверь хлопнула, и в лицо Луга дохнул холодный воздух открытого коридорного окна.
Он побежал. Иглы под кожей раскалялись, причиняя уже совсем невыносимую боль. Но он продолжал бежать, как можно дальше от догоняющего его крика…
Триединая империя, Альварские горы
Особняк семьи Коннор
Виктор проснулся среди ночи, ощущая, как волосы шевелятся на голове.
Он снова не мог спать, возвращаясь в тот же кошмар, который видел в больнице. Он снова видел надменное, улыбающееся лицо доктора Коди, который снова и снова задавал вопрос: «Ну и что ты мне сделаешь, Коннор?»
Он вскакивал с кровати и падал на пол, скрючиваясь от нестерпимой боли. Тех людей, которые умирали на больничных койках. Он хорошо понимал, почему ощущает все это. От трех до восемнадцати дней агонии — именно так убивал черный лотос. Он все еще чувствовал тех, кто остался там, в Джалане… Тех, кто продолжал мучительно умирать.