Примерный сын (ЛП)

Ужасней всего было на центральном кольце М-30. Я боялся, что мог на какой-нибудь обочине обнаружить безжизненное тело Паркера, но ни живого, ни мертвого тела я не нашел. Я не нашел даже его следа. Я заплакал. Я сидел в машине и рыдал, и мне не стыдно признаться в этом. Меня не покидало чувство вины: если бы я тем утром вывел Паркера на прогулку вместо матери, а не потягивался лениво в постели, если бы я как последний эгоист не торопился поскорее подняться в горы на велосипеде, если бы я не думал постоянно о Корине… Если бы я… Придя домой, я собрался с силами и взял себя в руки, потому что дети были уже здесь, и потому что здесь были мои старые разномастные пижамы, дарившие мне утешение. До Паркера у нас была другая собака, по кличке Монблан. Он умер от старости в возрасте шестнадцати лет. Точнее, у него был рак печени, но он был старым, и мне пришлось его усыпить. Это было очень тяжело и печально, но это совсем другая история. Паркер же был невинной жертвой моей беспорядочной жизни. Я говорил, что не выношу беспорядка, я довольно организованный человек, и тем не менее, моя жизнь при всем ее кажущемся спокойствии и упорядоченности была не более чем хаосом, жуткой неразберихой. Человек с душой улитки. Никогда прежде я не характеризовал себя так перед сном, но каждый день приносил все новые доказательства того, что я таковым и являлся. Человеком, похожим на улитку. Не только внешне, но и внутренне, душой, что гораздо хуже. Моя душа. Человек, владеющий магазином канцтоваров — внешне, а внутренне — бесформенная масса. Отец спросил меня во сне, где была моя душа, куда я ее дел. Или сам черт ее унес? Да никуда, никуда я ее не дел. Я все делал наполовину, жил не своей жизнью, а жизнью студенистого, желеобразного беспозвоночного существа, слизняка. Своей жизнью я пытался повторить жизни других людей, которым и в подметки не гожусь. Думать о том, что ты сам не стóишь и половины того, что значил твой отец, не самая лучшая мысль, чтобы идти с ней в кровать после того, как уложил спать детей. У меня не было ничего, чем я мог бы гордиться. Я спал мало и очень плохо. Вместо того чтобы спать, я вспоминал.

— Висенте…

— Да.

— Что ты делаешь?

— Смотрю телевизор.

— Мама уже ушла. Она сказала, что ты будешь ждать ее у двери универмага “Галерея Пресиадос” на улице Гойа. Ты его знаешь?

— Папа, ты что, не понимаешь, что я смотрю фильм?

— Не опоздай, сынок, ты же знаешь, что иначе мама потом будет не в духе.

— Небеса могут подождать. [прим: “Небеса могут подождать” — американский фильм 1978 г, Уоррен Битти — сценарист, режиссер и исполнитель главной роли, Джули Кристи — исполнительница главной роли]

— Отличный фильм. Уоррен Битти. Досмотришь фильм потом. Ты его записал?

— Нет, не было кассет.

— Нужно купить. Не забудь, и купи. А Джули Кристи красивая, правда?

— Очень красивая.

— Ладно, Висенте, иди. Целую тебя.

— Я тоже тебя целую.

— Да, слушай…

— Что?

— Мне не так важен сам подарок, так что не покупайте ничего дорогого. Лучше купи что-нибудь себе, что понравится. И приглядись, что нравится твоей маме, только ничего ей не говори, а завтра мы с тобой сходим в магазин. Ну давай.

— Пока, пап.

— До встречи.

Когда мы покончили с покупками, я проводил маму до автобуса, а сам остался со своей девушкой, с Лурдес, о которой я так мечтал, которая так хорошо понимала меня и любила, а потом заставила страдать. Может статься, мечта была пропорциональна страданию. В конце концов, согласно толковому словарю, мечта означает всего лишь мираж, галлюцинацию, бредовое желание, полностью противоположное реальности, и она может быть очень болезненной. Я пошел к Лурдес домой, и мы успели провести с ней наедине несколько минут, когда зазвонил телефон.

— Это тебя.

— Меня?

— Да, сестра.

Я удивился, но у сестры всегда был нелегкий характер, так что я приготовился выслушать рассказ об одном из ее непредвиденных случаев.

— Хорошо, что хоть тебя нашла, — сказала она. — А где мама?

— В автобусе, — ответил я, подумав, что сейчас сестра закатит гигантский скандал по поводу того, что я не направился вместе с мамой прямиком домой, а оставил ее одну, нагруженную пакетами с подарками. По сути, так и было, я попросту слинял, но когда тебе семнадцать, и ты влюблен, это нормально. Для меня не было ничего важнее на свете, чем находиться рядом со своей девушкой, чувствовать ее тело, слушать ее голос. В Лурдес мне нравилось все. Когда я признался ей в любви, а она ответила, что моя любовь взаимна, я почувствовал дрожь, которая поднималась от пяток к голове, и был вынужден присесть. Однако сестра ни словом не обмолвилась о пакетах, а только сказала:

— Тогда я подожду ее у подъезда, а ты поезжай в Центр здоровья, папе стало плохо.

— Как это стало плохо? — спросил я. — Я разговаривал с ним в четыре, он был в типографии, и все было чудесно.

— А потом ему стало плохо. Мне сказал Антонито. — У Антонито был киоск рядом с типографией.