Приметы весны

Она пододвинула к Ковалю салатницу в виде раскрытой розы. И точно не салатницу, а настоящую розу держали белые руки с длинными ровными пальцами.

— Возьмите, — сказала Вера Павловна.

Коваль с аппетитом ел.

Но мысль настойчиво искала: «Зачем он меня звал?»

Коваль знал, что Гусев живет отшельником. Рассказывали, что у него бывают главный инженер завода и какой-то плановик из главной конторы, обломок дореволюционной чиновничьей знати. Когда Гусев пригласил Коваля на обед по случаю пуска новой нагревательной печи, это польстило Ковалю. Гусев как бы выделял его среди всех инженеров цеха. Но в то же время его не оставляла мысль, что Гусев сделал это неспроста.

— Вы давно закончили институт? — спросила Вера Павловна.

— Нет… Я не институт кончал. В промакадемик учился.

— Мстислав говорит, что вы самый способный из всех этих… инженеров, которые закончили вузы.

Коваль покраснел.

— Не знаю… У нас много способных ребят. В промакадемии такой народ учится… Орлы!

— Не скромничайте, — сказал Гусев. — Из всей массы новых инженеров вы выделяетесь. Это несомненно. Не-сом-ненно. У вас есть все для того, чтобы стать настоящим интеллигентом. А остальные… остальные — не то.

— Что вы имеете в виду? — спросил Коваль.

— Давайте выпьем, Михаил Ефимович.

— Нет, вы скажите, — заупрямился Коваль.

— У, какой вы любопытный. — Вера Павловна улыбнулась, сверкнув белыми красивыми зубами. — Выпейте, Михаил Ефимович. Я очень жалею, что не пришла Александра…

— Александра Прохоровна. У нее как раз сегодня собрание, неудобно было уйти.

— Ну ничего, я надеюсь, в следующий раз вы придете вместе с ней. Нам очень приятно познакомиться с новой интеллигенцией.

Слова были какие-то чужие, но Вера Павловна так улыбалась, что они казались искренними.

Выпили еще.

Когда домработница подала жаркое, Гусев, разрезая утку, сказал, словно рассуждая сам с собою-

— Вот ты говоришь, Верочка, новая интеллигенция. А по-моему, интеллигенция всегда остается интеллигенцией. Человек, вкусивший плоды культуры, не вернется к промыслу дикаря. Кто по-настоящему познал науку, тот не пойдет против ее законов. Так, Михаил Ефимович?

— Очевидно.

— Вот хотя бы наши цеховые дела. Вы, конечно, знакомы с техническими паспортами оборудования?

— Знаком.

— И вы знаете, что мы достигли предела производительности, указанного в паспортах?

— Ну и что же? — нерешительно сказал Коваль.

— А то, что я считаю недопустимыми всякие эксперименты, идущие против науки.

— Вы имеете в виду рекорды Гнатюка?

— Да. Именно это… Это недопустимо. Мы, мы с вами отвечаем за оборудование, за технику. Я, как начальник цеха, — за весь цех; вы, как начальник смены, — за свою смену. Как можете вы, инженер, человек умный, знающий, серьезно относиться к этой игре в рекорды? Все это хорошо для политики, для воодушевления масс. Но мы же с вами инженеры, интеллигенты! Мы должны помнить о науке!

Коваль чувствовал на себе взгляд Веры Павловны, подсказывавший ответ: «Это же так! Согласитесь!»

Коваль отбросил прядь волос, упрямо спадавшую на лоб.

— Жизнь идет вперед, — сказал он, стараясь не глядеть на Веру Павловну. — Она опережает науку. И мы должны идти в ногу с жизнью.

— Вы считаете, что Гнатюк понимает в технике больше нас с вами? — в упор спросил Гусев.

Коваль помедлил с ответом.

— Нет, не считаю, — сказал он. — Я в технике разбираюсь больше, чем Гнатюк. А вы еще больше… Но я думаю, что дело не только в этом. Мы же технику лучше знаем по теории, а они своими мозолями ее чувствуют. Раз они хотят больше катать, надо нам присмотреться, что тут такое. Рабочему как будто неинтересно, чтобы нормы были больше. Так?

Глаза Веры Павловны подтвердили: «Так!»

— Ну вот. А раз они хотят увеличить нормы, значит чувствуют, что так надо сделать и что жить от этого хуже не станет.

— Это вы в политику ударились, дорогой Михаил Ефимович. А политика часто далека от земных дел… Вот, кстати, посмотрите.

Гусев подошел к окну. Вера Павловна стала рядом с ним.

— Вот вам политика, — сказал Гусев иронически. — И с ними вы собираетесь войти в социализм! Эх, дорогой друг. Как далека бывает политика от жизни! Вот, смотрите. Как похожи на них многие из тех, в кого вы верите. Они идут, не зная куда и зачем.

Коваль посмотрел в окно.

Громыхая ведрами, по осенней, слякотной улице тянулся цыганский табор. Низкорослые худые лошади, выцветшие кибитки, обросшие бородами мужчины и кутающиеся в пестрые лохмотья женщины… Молодой цыган, рослый, красивый, остановился на мгновенье, взглянул черными тревожными глазами на Веру Павловну, Гусева, потом на Коваля. И Ковалю вдруг показалось, что на него глянуло что-то издалека, из давным-давно не существующего.

А молодой цыган подмигнул Вере Павловне, лихо щелкнул кнутом о голенище сапога и пошел за табором.

Глава четвертая

Начало знакомства сулило мало хорошего. Хотя, кто скажет, каким должно быть начало знакомства? Лучше начать со спора и закончить крепкой дружбой, чем начать с обмена комплиментами и закончить ссорой на всю жизнь.