Приметы весны

К пребыванию Абдуллы настолько привыкли, что странным казалось, как это раньше в цехе не маячила его высокая фигура.

Сам Абдулла так вник в дела коллектива, словно всю жизнь здесь проработал. Если он попадал в цех к началу смены, то не упускал случая присутствовать при обсуждении сменно-встречного плана, причем считал долгом высказать и свое мнение по поводу того, как шла работа и сколько предстоит прокатать.

Все это нисколько не мешало Абдулле заниматься непосредственно своим делом. Идея прокатки безмуфтовых труб ему очень понравилась. Он, однако, придирчиво осмотрел образцы новых труб, то и дело бегал в контору к Ибрагимову, чтобы задать ему какой-нибудь вопрос или высказать возникшее у него соображение.

К концу недели исследования закончились. На три часа дня в субботу у директора было назначено техническое совещание, которое должно было вынести окончательное заключение.

Из разговора с Ибрагимовым Михо уже знал, что он поддерживает идею прокатки безмуфтовых труб. И все же, идя на совещание, волновался.

Был хороший летний день, не жаркий, веселый.

Легкий ветерок ворвался в канцелярски-строгую контору завода, промчался по коридорам и, распахнув дверь просторного кабинета, разбросал листочки, лежавшие перед докладчиком. Кто-то бросился подбирать их. Джафар Ибрагимов пытался было сложить их, но попытка не увенчалась успехом, и Джафар вне всякой связи со строго научными фразами, изобиловавшими техническими терминами и цифрами, которые он до того произносил, воскликнул во весь голос:

— От имени нефтяников Азербайджана поздравляю наших дорогих украинских братьев с большим изобретением. Разрешите пожать руку авторам изобретения — товарищу… м-м…

Кто-то подсказал:

— Сокирка.

— Да-да, товарищу Сокирка и…

— Гнатюку.

— Да-да, Гнатюку. Хорошо! Очень хорошо!

Михо и Саша подошли к Ибрагимову, который, подслеповато оглядев их, пожал им руки.

Потом выступил Абдулла Рустамов. Он тоже очень высоко отозвался о безмуфтовых трубах, но вскоре забыл о них и заговорил о непорядках на заводе.

— Зачем валяется новый мотор на складе слитков? — возмущался он. — Такой хороший новый мотор. Сколько денег заплатили, а валяется, как дохлый баран.

Он говорил еще о неисправности паропровода, о грязи в калибровочной мастерской, о нечутком отношении к молодым рабочим в муфторезном отделении. Закончил он неожиданной после критических замечаний здравицей в честь Советской Украины и поцеловал Михо и Сашу.

Все шло хорошо до тех пор, пока Коломиец в своем заключительном слове не сказал, что считает теперь целесообразным просить главк выделить средства на реконструкцию, в которой нуждается отделочная часть для производства безмуфтовых труб, и о включении их со следующего полугодия в программу.

Джафар Ибрагимов вскочил со своего места и обидчиво сказал:

— Я протестую. Почему не посчитались с нашим мнением?

— Каким? — удивленно спросил Коломиец. — Вы же заявили, что считаете безмуфтовые трубы хорошими.

— Да, считаю.

— Так в чем же дело?

— Но я же оговорился, что считаю целесообразным не начинать массового производства до тех пор, пока опытная партия не пройдет хотя бы годичное испытание непосредственно на промыслах. Одно дело расчеты, а другое — жизнь.

Присутствующие оторопели.

— Вы этого не говорили, — сказал Коломиец.

— Как не говорил? — удивился в свою очередь Ибрагимов. — У меня даже здесь написано в резюме.

Он начал рыться в листочках доклада.

— Ветер виноват… разбросал, — сказал он смущенно. — Может быть, я действительно пропустил…

Гусев запальчиво возразил Ибрагимову, что считает его действия трусостью и перестраховкой. Но Сигов поддержал Ибрагимова.

— Еще раз проверим. Это не помешает. Предложение стоящее и авторы его заслуживают поощрения, но проверить лишний раз на практике не помешает.

На том и порешили.

Глава тринадцатая

Кража взбудоражила все общежитие.

— Если свой вор в доме завелся, от него не убережешься, — наставительно говорил Степаненко. — Это ясно. Как началось, так пойдет и пойдет…

Сам пострадавший, Федор Рыжов, метался из одного конца комнаты в другой и все приговаривал:

— Да что же это, братцы, такое? У своих красть! Да я полмесяца потел, пока справил себе эту куртку… и рубаха… а он… Да так совсем тебя разденут, и голым возвращайся домой.

— Ну, это ты уже чересчур, — отозвался Гнатюк. — Никто тебя не разденет. До голого тела твоего не скоро доберешься; глянь, сколько напялил: пиджак — раз, джемпер — два, верхняя рубашка — три, нижняя — четыре…

И под общий смех закончил:

— Ты бы Папанину что-нибудь дал, когда он на Северный полюс собирался.

— А тебе какое дело? — ответил Федор со злостью. — Чужое добро взялся считать. Ты свое пересчитай: небось, не меньше, чем у меня.

— Я и не говорю, что меньше; у меня, может быть, и больше твоего. Заработал — и накупил. Только я же не плачу, а ты вон какой крик поднял: «Караул! Грабят!.. Голым оставляют!»

— А что же, я, по-твоему, танцевать должен, радоваться, что у меня куртку украли? Найти вора — и спасибо ему сказать?

Гнатюк насупился.