Приметы весны

— Надеюсь, вас не обидит, Федор Кузьмич, если я оговорю одно условие.

— Прошу вас.

— Подарок вашей жене вручаю я, подарок моей жене — вы… При случае, конечно. Я не заставлю вас отрываться от дел ради такого пустяка.

— Нет, почему же, это даже интересно. Я согласен.

С тех пор Гусев стал писать все статьи для газет и журналов, которые заказывались Коломийцу.

Гусев стал бывать в доме Коломийца. А Федор Кузьмич то и дело приходил с подарками к Вере Павловне.

Здесь он встретился с Шурочкой.

Глава восемнадцатая

Второго мая Вера Павловна позвонила Коломийцу домой. Домработница ответила, что он в заводоуправлении. В выходной день секретарша не работала, и Коломиец сам откликнулся на телефонный звонок.

— Здравствуйте, Федор Кузьмич, — услышал он голос Веры Павловны. — Вы свободны? — И торопливо, чтобы предупредить отрицательный ответ, она промолвила: — Сегодня ж воскресенье, праздник. Неужели и праздник надо жертвовать делам?

— Нет, зачем же? — вежливо проговорил Коломиец. «Она чересчур назойлива», — подумал он.

На другом конце телефонного провода почувствовали холодок, как инеем покрывший вежливый ответ Коломийца. Вера Павловна заговорила совсем другим тоном, уже не заискивающим, а доверенным, твердым тоном сообщника:

— Приходите, Федор Кузьмич. Мы одни… Да, да, во множественном числе. Я и дама, которая вас давно интересует.

«Коваль!» — сразу же подумал Коломиец. Как-то раз, когда они заговорили о женщинах, он сказал Вере Павловне, что находит жену Коваля самой привлекательной женщиной из всех, кого когда-либо видел, и что ради такой женщины можно пойти на все.

— Никогда не думала, что партийный человек может так понимать женщин и так говорить о них, — заметила Вера Павловна.

— Коммунисты такие же люди, как и все, — ответил Коломиец. — Я видел ее всего несколько раз… Она мне очень нравится…

…— Не угадываете? — верещало в телефонной трубке. — Приходите, я не обману ваших ожиданий.

Было неловко спросить, о ком идет речь. Надо было отказаться от приглашения или идти, не расспрашивая. Идти к Вере Павловне не хотелось. Но, может, быть, там действительно жена Коваля? Коломиец взглянул на груду бумаг, по которым прыгали зайчики веселого майского солнца, и решительно проговорил:

— Хорошо, сейчас приду.

Чувство неловкости оставило Коломийца, как только он вошел в дом Гусева. Стол был уставлен закуской. Женщины уже, видно, выпили. Шурочка раскраснелась, была очень оживленна и нисколько не смущалась, когда Коломиец, сев рядом, принялся ухаживать за ней. Она нежданно бойко отвечала на его комплименты, а когда он поцеловал ее руку, с детской наивностью, но хитро подмигнув, сказала:

— А я думала, что вы страшный.

— Почему же?

— Вы же директор!

— Ну так что, что директор? Я такой же человек, как и все.

Шурочка на миг задумалась.

— Я вижу… А раньше мне казалось иначе, вас все боятся.

— И Коваль боится?

Шурочка нахмурилась, но тут же прогнала тучку.

— Угу, — сказала она шаловливо.

— Никогда бы не подумал. Он у вас такой свирепый, непокорный, всегда, точно назло, вступает со мной в пререкания, — искренне сказал Коломиец.

Шурочка удивленно вскинула брови.

— Неправда.

— Точно. Готов честное слово дать.

Шурочка отстранилась от него и сказала задумчиво:

— А он не такой.

— Как не такой?

— Он спокойный, покорный… Что я захочу, то он и делает.

— Двуликий Янус, — обронил Коломиец.

— Ошибаетесь, Федор Кузьмич, — вмешалась в разговор Вера Павловна. — Совсем не то. Это, по-моему, естественно. Люди дома часто совсем не похожи на тех, что на работе. Михаил Ефимович — человек твердых взглядов, высокой принципиальности… на работе. А с женой — другое… Сильнее любви только смерть.

В это время постучали. Вера Павловна вышла.

— Я думаю, что это правильно, — сказал Коломиец.

— Что правильно? — встрепенулась Шурочка.

— То, о чем Вера Павловна говорит.

— Что мужчины — разные на работе и дома?

— Нет… что сильнее любви только смерть.

Коломиец взял руку Шурочки и поцеловал ее. Она не отняла руки, только удивленно посмотрела на Коломийца.

Дверь открылась, и вошла Вера Павловна с какой-то цыганкой.

— Простите… Шурочка, Федор Кузьмич. Я решила повеселить вас. Эта… цыганка… У нас в поселке здесь табор остановился. И она приходит ко мне… Я очень люблю цыганские песни, а Полина хорошо поет. Спой, Полина.

Цыганка спела несколько романсов, а Вера Павловна недурно аккомпанировала ей на гитаре.

Федор Кузьмич, возбужденный выпитым, вызвался быть за конферансье и справился у цыганки:

— Ваша фамилия?

— Чурило. Полина Чурило.

Он объявлял номера. Полина пела. Шурочка бурно аплодировала.

Цыганка рассказала старинную легенду о молодом цыгане, которого рыцарь заточил в подземелье крепости, чтобы овладеть его возлюбленной. Сердце цыгана ожесточилось и начало превращаться в камень… Табор кочевал по многим странам и спустя много лет снова оказался у этого замка… Цыган в это время умирал, сердце его уже совсем почти превратилось в камень… Но вот среди ночи раздались звуки любовной песни:

Я залью твое пламя своею любовью,
Я тоску твою страстью своей прогоню…