Прими меня (СИ)

Примерно в средней школе Каччан снова «изменился». Его перестало заботить мнение окружающих, а уж тем более парней, с которыми водился. Да, Каччан был хулиганом, но он не был глупым или безнадёжным. Каччан имел высшие цели, которые отличались от тех, что пропагандировались в кругу его общения. Наши одноклассники в средней школе не были выдающимися: мальчики мечтали о девчонках и выпивке, девочки — о свадьбе и косметике. Но все до единого твердили, что станут героями. Каччан быстро понял, что ему с ними не по пути: это те люди, что тащат на дно. Но он позволял им быть рядом с собой.

Да, он понял, что его «друзья» не те, кто ему нужен в жизни, но и ко мне он «не вернулся». Звучит самонадеянно, но я так желала, чтобы мы с Каччаном снова стали близки, чтобы вместе обсуждали домашнее задание и помогали другу другу. Мне столько хочется ему сказать: о нем, обо мне, о нас, о жизни, о его квирке, о будущем. Однако после стольких лет я бы не решилась подойти первой. А он посчитал, что я тоже вхожу в список «мне с ними не по пути». Я же беспричудная.

Каччан совсем отдалился. Пропадал на тренировках и не придирался, и мне даже стало этого не хватать. После инцидента с грязевый монстром он накричал на меня. Я никогда не видела его таким разгневанным. Он матерился, махал руками, топтал под собой землю, но ни разу не взглянул мне в глаза. После тирады просто прошептал «глупая Деку» и ушёл. Я думаю, он хотел поблагодарить за «спасение», но не смог. Да и я ничем ему не помогла, только разозлила.

Странное дело. Каччан многое натворил, и, наверное, это называют взрослением, когда находишь одних, бросаешь других, занимаешься чём-то новым, отбрасываешь старое. Мне было впору самой затаить обиду на него и забыть то, что нас связывало, а не быть единственной, кому это осталось дорого. Но я не могла этого сделать. Иррациональные чувства, которые я испытываю к этому горделивому парню, уже давно стали частью меня, и я не в силах избавиться от них. Я продолжаю восхищаться Каччаном, переживать за него, то ли хватаясь за прошлое, то ли действительно принимая его таким, какой он есть. Хотя немножко обидно, да.

Я не могла «забить» на него по ещё одной причине. Я верила, что когда-нибудь Бакуго Катсуки тоже примет меня такой, какая я есть. Все ещё вижу, что он наблюдает за мной исподлобья, присматривает. Это даёт мне надежду. Да и знаю я, что Каччан, обжегшись своими же поступками и ошибками, не может переступить через себя (или простить себя), чтобы снова заговорить со мной нормально. Он просто не представляет, как это может произойти. Но я искренне желаю, когда он снова упадёт, стать ему той опорой, которую он больше никогда не захочет отпустить. Я просто хочу быть любимой им. И только им.

В Юуэй между нами всё стало по-другому. Кажется, он стал ещё более неуправляемым и нервным. Он злился, так злился, что даже случай годичной давности затмили эти красные глаза, полные ярости и муки за предательство. Он думает, что я насмехалась над ним. Как же ты ошибаешься, Каччан. Но мне он не поверит. Это тупик, и пути назад я не видела. Я почти отчаялась, и тогда Тодороки Шото стал тем, кто вытащил меня на свет.

Мы с Тодороки-куном подружились после фестиваля. Он находил меня необыкновенной и часто смущал меня этим. Я честно боялась влюбиться, когда в самом начале общения сердце начинало биться с перебоями, стоило нам остаться с ним наедине. Нет, Тодороки-кун замечательный и интересный, а главное, спокойный (но не уравновешенный). Я просто не хотела любить двоих, ведь тянущая боль в груди не исчезала, когда я смотрела на Каччана. Мне казалось, что меня не хватит: настолько я устала от этих странных отношений, которые будто существовали только в моей голове, ведь внешне Каччан никогда не показывал своих чувств или мыслей. Я просто чувствовала, что оно так и есть, но ведь могла ошибаться? Я хотела верить, что правда понимаю его.

Потом Тодороки-кун предложил мне встречаться. Вначале я хотела категорически отказаться, но, задумавшись, попросила время. Он мне его дал. А я… я взвешивала плюсы и минусы того, что я несмотря ни на что продолжаю любить Каччана. Я сидела в каком-то парке под деревом (дома была мама, и мне было неуютно из-за этого, хотелось уединения), записывала (!) всё, что приходило в голову. Я пыталась быть логичной: с Тодороки мне будет лучше (ведь так?), а Каччан не сможет отказаться от своей гордости. Это был апогей. Сухие черточки уже уходили за десятый пункт, а одинокий крестик был ничтожно малым, но даже он почему-то перевешивал всё то, что я так усердно писала и выискивала в своей голове. Я истерично усмехнулась, скомкала лист бумаги и выбросила его, унесённого ветром. Я слишком честна с собой. Простое «люблю» сулило мне одни страдания, но даже это я вроде как была готова принять.