Примкнуть штыки!

– Пехота пошла, – сказал Гаврилов. – Сейчас и нам работёнка подвалит. Ну, Иван, вся надёжда на тебя.

– Я – что… Я свою службу исполню. – И спросил: – Интересно, далеко наши ушли?

– Да на Извери уже! Небось сидят сейчас в траншее и пайку жрут… Воронцов, как ты думаешь, что сегодня в роте на обед?

– Гречка, – тут же ответил Воронцов, потому что только о ней и думал.

– Вот, правильно! Гречка. И не просто гречка, а гречка с тушёнкой! Из трофейной кухни!

– С кухней теперь воевать можно, – немного повеселел Макуха. – А то всё сухпай да сухпай.

– А ну-ка, тихо, ребята…

Все разом замерли.

Немцы появились именно там, где курсанты их ждали в случае, если они задумают охват артиллерийской позиции. Один за другим они выскакивали из едва заметной полузаросшей кустарником узкой просеки и, минуя обломки геодезической вышки, выстраиваясь в правильную цепь. Но цепь держали недолго. Пробежали по краю поля и резко повернули к ним, сразу же выстроившись в затылок.

– Ты понял, как они воюют? Наши бы сейчас: роту в цепь и – вперёд напролом! А эти… Малыми силами. Скрытно. С тыла и фланга. Вот где, ребята, настоящая-то учёба. Смотрите и запоминайте, как надо управлять отделением, взводом и ротой в стрелковом бою.

– Их тут как раз отделение и есть. – Макуха уже выставлял прицел. – Девять, десять, одиннадцать… Полный комплект.

– Тихо. Замри и не дыхай. – И Гаврилов спрятал за пазуху бинокль. – Без команды не стрелять. Пускай подойдут поближе.

«Вот они, наши, – подумал Воронцов. – Прямо на нас прут. Как кабаны на засидку…»

Свою позицию они тщательно замаскировали. Бруствер выложили дёрном. Пулемёт притрусили соломой. И наблюдатели, которые, должно быть, обшарили в бинокли всё поле и противоположную опушку, прежде чем выйти в открытое, ничего подозрительного не заметили.

Немцы бежали по полю плотной цепочкой. На бегу подтянулись, взяли ногу и теперь издали согласованностью своего движения напоминали огромную гусеницу, которая быстро переползала поле от перелеска к дороге.

– Пропускай мимо воронок… Пропускай… Прихватим на чистом. – Гаврилов набычился и неподвижным взглядом смотрел в поле. – Ты, Иван, бей по голове, а мы с сержантом… Воронцов, твои трое – в середине. Мои трое – в хвосте.

«Гусеница» быстро приближалась. От залёгших курсантов её отделяло уже не более ста шагов. Накатывался согласованный стук её добротных, подбитых железными гвоздями сапог – правой-левой, правой-левой… У «гусеницы» много ног, много рук, много глаз. Глубоко надвинутые каски, обтянутые тёмно-зелёными камуфлированными чехлами, высокие квадратные ранцы за плечами. «Гусеница» натужно, с хрипами дыша, хрустела стернёй – ближе, ближе, ближе…

Воронцов поглаживал указательным пальцем холодную скобу спуска, неподвижно наблюдал за приближением немцев. Как они быстро и уверенно бегут! Словно и не по чужой, а уже по своей земле. И в этом уверенном беге, в согласованном пружинистом шаге бегущих, в поблескивании штыков их карабинов была какая-то магия, которая придавливала к земле, парализовывала, наполняла страхом, как ледяной водой.

А в это время орудие в лощине продолжало вести огонь, посылая вдоль дорожной просеки снаряд за снарядом. Шрапнель рвала воздух над шоссе.

«Гусеница» издала гортанный звук и задвигалась ещё быстрее, немного изменив направление движения.

– Огонь! – рявкнул Гаврилов.

«Максим» задрожал и выпустил в поле жёлто-зелёную струю. Солому и листву маскировки будто смело со щита и кожуха.

Движение «гусеницы» сразу застопорилось, она будто наскочила на невидимую преграду, уронила на стерню поверженную голову и стала распадаться. Трое немцев метнулись к воронкам. Но жёлто-зелёная струя догнала их, толкнула в спины, опрокинула. Ещё двое залегли там, где застал их огонь, и начали отстреливаться из карабинов, ещё не определив, откуда вёлся по ним огонь. Они отчаянно палили во все стороны и пятились к спасительным воронкам, до которых так и не успели добежать их товарищи, которых они прикрывали и которые должны были через минуту прикрыть их.

– Макуха! Прижми их! Прижми! Отсекай от воронок!

Плотно придавливая к плечу раму откидного приклада, Воронцов взял на мушку крайнего и пытался достать его короткими очередями. Немец, видимо, понял свою участь. Он то пятился назад, то замирал. Наконец нервы его не выдержали, он встал и сделал бросок в сторону воронки. Залёг, произвёл выстрел и снова сделал короткую перебежку. Нет, умирать в этом холодном, бесприютном пространстве русского поля, когда всё у них, идущих на Москву, складывалось совсем неплохо, он не хотел.

Пулемёт Макухи замолчал. Закончилась лента. Немец вскочил и побежал к воронке, держа перед собою карабин с примкнутым штыком. Ранец его подпрыгивал выше головы. Ещё несколько шагов – и он спрыгнет в спасительную воронку. Воронцов привстал, чтобы видеть цель лучше, прицелился, нажал на спуск. Немец с размаху упал в стерню, закричал и вскоре затих.

– Забили… викинга… – сказал Гаврилов и сплюнул себе под ноги. – Вот так они нас летом гоняли. Куда ни сунься, везде их пулемёты. Они не воевали, а резвились.