Примула. Виктория

Она знала о его жизни многое, о той жизни, которая была до их брака. В добрачной жизни каждого из них было, пожалуй, много общего. Виктория не могла помнить отца и не могла быть особенно привязана к матери. Ей было известно, что брачный союз её родителей не мог назваться счастливым. С родителями Альберта дело обстояло ещё хуже! Слухи о его отце ходили совсем уж скверные. Говаривали, будто он шастает по окрестностям близ Розенау и пристаёт к дочерям и молодым жёнам крестьян. Будто бы даже некий деревенский кузнец задал ему хорошую взбучку за попытку соблазнить сельскую красавицу, дочку этого самого кузнеца. Но если отца, герцога Эрнста, ещё возможно было понять, то о матери Альберт говорил с Викторией всего лишь один раз, единственный раз. Он не мог не любить свою мать, но не мог и не испытывать чувства стыда, вспоминая о ней. Герцог Эрнст официально развёлся с ней, когда сыновья, Эрнст и Альберт, были ещё совсем детьми. Герцог обвинил жену в супружеской измене. И обвинил справедливо! Герцогиня Луиза была выслана из Кобурга. Но на характере принца Альберта особенно сказалась его — с детства — уверенность в виновности матери! Он, кажется, не сомневался в том, что мать его — дурная женщина. Он даже опасался искренне, что её, как он полагал, наклонность к разврату, может быть унаследована кем-либо из его детей! И в то же время он не мог не любить свою мать, не мог не любить!.. Его даже огорчала та некоторая холодность, которую проявляла его жена в отношении своей матери. Благодаря его влиянию на жену, она сделалась более мягка с матерью...

На родине Альберта, в маленьком замке Розенау, Виктории понравилось. Кобург был таким маленьким государством, таким домашним, так не походил на большую Англию! Эрнст, старший брат Альберта, герцог Кобургский, и его супруга принимали родственников чрезвычайно тепло. Страницы королевского дневника заполнялись описаниями хорошего настроения Виктории и Альберта. Королеве всё вокруг представлялось милым, несколько, впрочем, миниатюрным...

* * *

По возвращении в Лондон королева порою напевала, желая доставить мужу удовольствие напоминанием о его родине, и напевала простые немецкие песенки. Детство Альберта, кажется, не было особенно счастливым, но всё же это было его детство, такое же неотъемлемое от его жизни, как и его мать!..

Впрочем, ему более всего нравилось, когда Вики пела меланхолическую «DesMadchens Klage» — «Жалобу девушки»... Опять и опять меланхолия... Простенькая немецкая песенка напоминала ему об отдалённых уже днях ранней юности, о неких необязательных отношениях, происходивших единственный раз в его жизни!.. Он никогда не изменял своей королеве. И даже когда он невольно припоминал те, такие давние, такие ни к чему не обязывавшие отношения, такие недолгие; ему всё равно казалось, наперекор всякой логике, будто он тогда ещё изменил своей жене, изменил до того, как она сделалась его женой, его королевой... Виктория, дети — это было хорошо, это было прекрасно... Однако Англия и его долг перед этой страной, долг мужа королевы... Вот это было тяжело...

Пора мне навек сочетаться с тобой,
Расстаться со счастьем, расстаться с землёй,
Где я и жила и любила...

И вдруг она говорила ему:

— Але! Править — это очень мужское занятие. Хорошая женщина никем и ничем не должна править, управлять...

Он понимал её. За много лет супружеской жизни он научился понимать свою королеву. Кого-то могли бы удивить подобные её слова; ведь она как раз и правила; она всегда помнила, что она — правительница! Но говоря о правлении, как о мужском деле, она не лгала, не лицемерила. Она, сфинкс без загадки, простая и ясная, наделённая точным и ясным чутьём; она понимала, чувствовала, чуяла, что законы, по которым живёт то или иное общество, нельзя, невозможно игнорировать! Более того, от всех этих законов нельзя нигде укрыться, даже в своих мыслях, в своей душе. А законы Её общества, неписаные законы устройства жизни мужской и женской в Её стране были таковы, что женщина, стремящаяся править, управлять, должна была непременно выглядеть гадкой, бессердечной и смешной. Любая женщина, но не королева. Королева правила вовсе не потому, что волюнтаристски желала править, управлять. Нет, просто-напросто такова была её судьба! Так уж вышло, что престол Альбиона достался именно ей. И обладая великолепным чутьём, она невольно подчёркивала всем своим поведением то самое, значительное для многих её подданных обстоятельство, что она, являясь королевой, является ещё и женщиной своей страны, и даже, в сущности, идеальной женщиной своей страны, идеальной женой, послушной мужу, и также и идеальной матерью!

* * *

События назревали.

Королева вышивала, вязала, входила в детскую, уходила в супружескую спальню, прочитывала всё без исключения дипломатические донесения, писала сердито министру внутренних дел Пальмерстону: