Я не хочу говорить о нашей с ней работе. Это вызывает у меня тошноту и чувство вины, которое поглощает меня.
Я хочу защитить ее от того, что я делаю.
— Все дело в том, что люди эгоистичны, — говорю я ей. — Даже если бы у Альф и Омег не было назначенных партнеров, все равно был бы рынок для того, что делают Спасители.
Что
— Я хотела бы, чтобы ты был моей парой, — признается она после минутного молчания.
От ее признания у меня перехватывает дыхание.
Я держал ее здесь против ее воли. Я разрушил ее планы на нормальную жизнь.
— Ты заслуживаешь лучшего, — мягко говорю я ей, ведя самый дерьмовый разговор в своей жизни.
— Возможно, — соглашается она. Я двигаюсь внутри нее, и она ахает от ощущений. — Но альтернатива была намного хуже, верно?
Она пытается убедить себя, что я подхожу ей. Что, поскольку я спас ее от того, чтобы ее отдали, я каким-то образом герой.
Я эгоист и подыгрываю ей. — Да, — признаю я.
— И ты понимаешь, — шепчет она. — Каково это — жертвовать собой, чтобы выжить.
Она предлагает слишком много.
— Даже если эта жертва — моя душа? — С горечью спрашиваю я. Отвращение к себе выходит на поверхность, гнилые эмоции, которые я пытаюсь скрыть, дают о себе знать.
— Твой запах меняется каждый раз, когда я рассказываю о твоей работе. Меняется все твое поведение. Ты что-то недоговариваешь, — говорит она.
Я продолжаю молчать.
— Или, может быть, у меня просто бред, и я привязалась к кому-то, кто предлагает мне еду, кров и чудесные оргазмы, — хихикает она, затем вздыхает.
Я зарываюсь носом в ее волосы, вдыхая ее аромат.
— Я думаю, это второй вариант, — бормочу я.
— Может быть, — говорит она, выгибая бедра, ее влагалище сжимает мой узел. — Тогда просто продолжай преподносить оргазмы, Альфа.
Я отбрасываю чувство вины в сторону и приникаю ртом к ее железе, нежно посасывая. — Я мог бы облегчить это для нас обоих, — говорю я, когда она тихо стонет. — Укушу тебя прямо сейчас, привяжу к себе. Что думаешь, Омега?
Я прижимаюсь к ней бедрами, когда она задыхается, терзаясь о мой узел.
— Свяжу тебя и буду держать как свою маленькую куколку для траха, — добавляю я, трахая ее сильнее. — Заставлю тебя испортить простыни своим лоском.
Ее киска тисками сжимает мой член, и мои яйца напрягаются, когда мой узел напрягается.
Она достигает оргазма, ее стенки трепещут на моем узле, и я во второй раз издаю рев оргазма. Она запускает пальцы в мои волосы, сильно дергая, когда я изливаю в нее новую порцию.
— Ты сведешь меня в могилу, — выдыхает она, спускаясь с высоты.
— Я думаю, что верно прямо противоположное, — говорю я, притягивая ее к себе.
Мы засыпаем на куче скомканных простыней и одежды.
ГЛАВА 28
С тех пор, как он поцеловал меня, все изменилось.
Он улыбается мне, когда я вхожу в комнату, и это зрелище настолько захватывающее дух, что заставляет мое сердце трепетать.
Я сплю в его постели каждую ночь, положив голову ему на грудь, а он мурлычет, пока я не засыпаю.
Мои кошмары прекратились.
Моя мать больше не звучит в моей голове, крича о том, какая я никчемная и заслуживаю того, чтобы меня бросили.
Это самая нормальная жизнь, которая у меня когда-либо была, если я не обращаю внимания на тихий голос в моей голове, который говорит, что это неправильно.
Тихий голос, который говорит, что Стефан плохой человек, и всего через несколько дней девушек будут раздавать в качестве «подарков».
На мероприятии, которое Стефан организовал сам.
Но я заглушаю этот голос, вместо этого упиваясь потребностью моей внутренней Омеги в нем.
Потихоньку мы делимся частичками жизни друг друга и ловим каждое слово.
— Расскажи мне о своей семье, — прошу я его, пока он обнимает меня в постели. Прошло примерно три дня после маскарада, и я стала смелее предъявлять свои требования.
Кроме как уйти. Я никогда не требую уйти.
— Мои родители на другом конце страны. Не разговаривал с ними годами, — тихо добавляет он.
— Почему?
— Ты знаешь почему.
И с каждым разговором все возвращается к тому, что он Спаситель. К тому, что он делает.
— Чем меньше кто-то знает обо мне, Миа, тем он в большей безопасности.
Я киваю. — Звучит одиноко, — шепчу я.
— Перестань пытаться сделать из меня героя, — бормочет он. — Я не герой. Я знаю, какой выбор я сделал.
В его сущности есть скрытый гнев, но он направлен не на меня.
Это направлено против него самого.
— Я знаю, каково это — быть таким одиноким. Мне не разрешалось заводить друзей. И даже если бы они у меня были, я боялась, что они осудят меня. За то, что я сделала.
Слезы наполняют мои глаза, но я сморгиваю их, прежде чем они успевают проявиться.
— Ты была ребенком, — шепчет он те же слова, что и всего несколько дней назад. — Все по-другому, Миа. Ты ведешь за собой добро и свет. Я сияю в темноте.
Я обдумываю его слова, зная, что никакие мои слова не заставят его передумать.
Тем не менее, я не могу отделаться от ощущения, что он что-то скрывает.
* * *
Конференция состоится через два дня.
Я просыпаюсь одна, с написанной от руки запиской на его подушке.