Принадлежащая

Малкольм молчит, но я чувствую его взгляд. Я свирепо смотрю на него. — Что?!

— Мы должны пойти и забрать ее, чувак. Я имею в виду… она твоя.

Я вздыхаю. — Нет, — бормочу я. — Она никогда таковой не была.

У меня внезапно закружилась голова.

— Она тебе понравилась, — говорит он. — Нет причин, по которым ты не можешь …

Я так сыт по горло всем этим дерьмом, что промолчал.

— Потому что она гребаный человек. Ты не владеешь человеком.

Если бы Малкольм был умен, он бы вытащил пистолет и убил меня прямо сейчас. Я раскрыл свои карты, и мое мышление прямо противоположно тому, что движет Спасителями.

В том, что мы делаем, нет места добру и злу.

— Черт возьми, — хихикает он. — Может, тебе стоило стать коллекционером.

Я усмехаюсь и откидываю голову на подушку. — Нет. За это платят больше.

— Ну, это вообще не окупится, если ты истечешь кровью на своем диване.

— Верно. — Я ворчу.

— Она мне понравилась, — добавляет Малкольм.

Собственнический рык вырывается из моего горла. — Ты видел ее всего один раз.

— Да, но я слышал об отметинах, которые она оставила парням, которые схватили ее. Она боец.

Я киваю. — Так и есть.

Она была бойцом всю свою жизнь. Она могла стать жертвой жестокого обращения и кошмара своего детства, но она упорствовала.

И когда я забрал ее, она боролась со мной зубами и ногтями.

Она хотела своего будущего, которое я лишил ее.

— Черт, ты любил ее?

Я моргаю. — Что, черт возьми, ты сказал?

— Такое случалось и раньше, — мягко говорит он. «У нас были хорошие люди, которые сходили с ума из-за Омег, которых мы выставляли на аукцион. Утверждали, что они их любили. Затем Маркус позаботился о них.

Я в бреду от потери крови, поэтому выпаливаю всю чушь, которая у меня в мозгу.

— Это случилось с тобой?

Его глаза серьезно встречаются с моими. — Они выставили мою пару на аукцион. Я не смог перекупить цену покупателя.

Что-то вроде жалости закрадывается в мою грудь, и я понимаю, что совсем не знаю своего правого человека.

Но в нашем мире нет места состраданию.

Вместо этого его вопрос крутится у меня в голове.

Ты любил ее?

Мой Альфа рычит от желания, мой мозг затуманивается, когда в моем воображении возникают образы Мии.

Предательство в ее глазах.

Страдальческое выражение лица, когда она поняла, что я никогда ее не отпущу.

Недоумение от того, что я убил Гарета за то, что он просто прикоснулся к ней.

Ты любил ее?

Вопрос не в том, любил ли я ее.

Да.

И это знание причиняет боль больше, чем любая гребаная пуля.

Малкольм продолжает наблюдать за мной, нахмурив брови.

Я облажался.

Я показал ему слишком много.

— Убирайся из моего дома, — тихо говорю я. — И если ты кому-нибудь об этом скажешь, я тебя убью.

Он встает и вздыхает, направляясь к двери, оставляя меня разбираться с пулями в моем теле и сердце.

ГЛАВА 33

МИА

Шок — мощная штука

Мое тело онемело, когда я сижу в машине, не утруждая себя тем, чтобы выглянуть в окно.

В какой-то степени я знаю, куда иду.

Я — приз, подарок для Альфы, у которой зло в крови.

Но у меня нет страха. Есть только опустошение, холодная безнадежность, которая проникает в мое тело.

Я застрелила Стефана.

Возможно, я убила единственного человека, который предложил мне доброту в этом мире, даже если она была извращенной.

Даже если это было необычно.

Но никто из нас не является обычным человеком, не так ли?

— Нокс жив? — Выпаливаю я, и Альфы впереди хранят молчание.

О, нет.

Я закрываю глаза, желая, чтобы все это оказалось сном.

Какой была бы моя жизнь, если бы моя мать не продала меня Спасителям?

Я была бы со своей парой прямо сейчас. Я была бы с единственным человеком, который гарантированно любил бы меня безоговорочно.

Любовь.

Я не уверена, что знаю, что такое любовь, но ближе всего к ней я чувствовала себя со Стефаном.

Что за гребаный беспорядок.

Когда машина останавливается, меня препровождают в другую адскую дыру.

* * *

На складе холодно, металлически и уныло.

Я чувствую запах других Омег еще до того, как вижу их, солоноватый привкус их слез обжигает мои чувства. Меня тащат через стальную дверь, я спотыкаюсь, прежде чем пары испуганных глаз встречаются с моими.

Девушки прекрасны, они сгрудились на бетонном полу или сидят у стены, одеты в чистую одежду, с уложенными волосами и макияжем. Одна прислоняется к стене подальше от остальных, на ее лице запечатлена хмурая гримаса.

Я подхожу к ней, ее темные глаза встречаются с моими. — Ты знаешь, что происходит? — Она лает, как будто у меня должен быть ответ.

Я колеблюсь. Говорю ли я ей правду, рискуя вызвать панику?

— Ты пахнешь, как он, — добавляет она, морща нос.

Я хмурюсь. — Как кто?

— Как тот мудак, который приходил к нам на днях и требовал сообщить, не причинил ли нам кто-нибудь вреда.

Стефан?

— Что? — Спрашиваю я, сбитая с толку.

— И от него тоже пахло тобой. Итак, что ты здесь делаешь? Разве ты не его Омега? — Ее глаза горят яростью, и я изо всех сил пытаюсь понять, что она говорит.

Ее запах кажется мне смутно знакомым, и я узнаю в нем тот самый аромат, который я заметила на днях у Стефана.

— Он навещал тебя? — Спрашиваю я, сбитая с толку.