Princeps Omnium

3. Но оглянись вокруг себя, человече. Где ты видишь зло?

4. Нет в этом мире ни добра, ни зла. Что же ты называешь этими словами? […]

6. А где ты видишь зло в Природе? Ты просто не приемлешь Ее законов. Ибо не для человека они.

7. Зло приходит в мир лишь тогда, когда появляются глаза, видящие зло, там, где зла нет по сути. Когда появляется сердце, чувствующее зло, там, где нет его.

8. В этом сердце и рождается зло. А больше его нет нигде. И приходит оно в этот мир, когда кто-то пытается творить добро.

9. Ибо нельзя совершить добра, не причинив кому-то зла. Как нельзя причинить зла, не сделав при этом добра.

10. И ни зло, ни добро не властвуют в этом мире, ибо нет их. Они выступают лишь как проявление двух величайших сил, имя которым Необходимость и Целесообразность.

Michael The Heretic, Книга Тьмы, гл.7

"Злых" боялись и ненавидели. Неистовая злоба примитивных людей к колдунам, очевидно, как всегда, была обусловлена двумя факторами: страхом и завистью.

Страх базировался на непостижимости для вульгарного ума того, с чем связывается интеллектуальная элита. Это та же самая фобия, которая и сейчас существует в отношении не только магии, но и науки. Сюда же примешивается и ощущение своей беззащитности, и неминуемого поражения в случае конфронтации. Отсюда желание заранее прижать к ногтю, поставить под контроль, запретить заниматься… А то вдруг, случись что, и не помогут боевые гориллы — единственная сила, доступная пониманию, и потому приемлемая.

О «злых» поползла молва, диктуемая страхом перед ними. Их обвиняли в каннибализме (там, где он не был распространен), в наведении порчи путем похищения у спящего надпочечного жира или крови из сердца, человеческих жертвоприношениях, сексуальных отношениях с Дьяволом, всемирном заговоре и т. п. Их начали преследовать, объясняя их «кознями» все свои напасти.

В те давние времена «происки» колдунов были дежурным объяснением всех чел-овеческих напастей. Только в более позднее время в сознании людей все гадости взял на себя оптом Дьявол, а колдуны стали рассматриваться как его прислужники. В доисторическую же эпоху колдуны сами мыслились и организаторами и претворятелями людских злоключений. Именно они, монстры в человеческом теле, часто являлись имперсонаторами того, что народ именовал "злом".

Стремление чел-овечества найти "козла отпущения" везде, где не хватает собственных сил для решения проблем, уже практически является инстинктом и, видимо, алгоритмы, облегчающие проявление и развитие подобных субъективных качеств уже зафиксированы генетически, как способствующие лучшей приспособленности к среде обитания Хомо.[22] Проистекает это из стремления сохранить целостность разума (того, что хуманы этим называют). Это сродни инстинкту самосохранения физического тела, и сформировалось, а затем генетически закрепилось на самых ранних этапах отделения «Я» от всего остального. Но подобные побуждения вполне контролируемы, это прямо зависит от воли и интеллекта. Интеллект в данном случае — это отстраненная, внешняя оценка ситуации и себя в ней, воля — способность принять эту оценку.

Зависть же по отношению к колдунам возбуждалась их уникальными способностями. Например, молва считала, что колдуны способны жить чуть ли не вечно, а ведь этого так хочется смертным людишкам. И поэтому хочется отомстить, убить… Причем зависть обычных людей — это одно. А зависть и соперничество со стороны их «белых» коллег — это уже другое, тут недолго и до организованной травли.

И еще одним раздражающим свойством колдунов часто была их своеобразная чужеродность. Они были "не такими, как все" — не разделяли многие интересы обычных сородичей, проходили иные обряды посвящения, часто не дорожили своим членством в обществе.

Где-то колдунов еще кое-как терпели, пока те не "пойманы с поличным", надеясь извлечь из них выгоду для себя. В других обществах колдунов изгоняли из общины, их стремились уничтожить, обычно каким-нибудь неприятным способом — закапывали живьем, сжигали и т. п. Это могло происходить либо сразу при выявлении, если уже само колдовство считалось страшным преступлением, либо когда колдун "переполнял чашу терпения".