Принеси меня в жертву

— Так, Флеш и Алмаз — в библиотеку, ищите любые сведенья о камне. У Рока спрашивать не будем, во избежание, так сказать… — Данка махнула в воздухе рукой. — Шуас, — она посмотрела на бесстрастного альбиноса, и на сердце потеплело. Отчего-то захотелось остаться с ним наедине и просто молча посидеть рядом, держась за руки. Но Данка отогнала от себя эти нелепые мысли. — Как нам понять, кто из девушек уже мертв?

— Я могу точно сказать, кто из фамильяров жив, — ответил Шуас и чуть заметно улыбнулся. — Мы уже обсуждали, кого из них тебе следует заполучить любой ценой.

— Дракон, ворон, тигр, кот и пес. Пса мы бы вычеркнули, слишком зол, — Флеш уже стоял у двери. — Кота я бы тоже, — он провел рукой по горлу.

— Мы не станем никого убивать, — Данка поморщилась.

— Даже если это будет угрожать твоей жизни? — мягко спросил Шуас.

— Я предпочту остаться живой, — грустно улыбнулась Данка, очень надеясь, что ей не придется принимать страшных решений.

Алмаз и Флеш ушли, и Данка вдруг застеснялась. Мятый спортивный костюм, растрепанный куцый хвостик на голове, грязные ноги. А Шуас смотрит так, что понять, о чем он думает, просто невозможно, но при этом каждая клеточка тела ощущает его взгляд и смущается вместе с Данкой.

— Госпожа моя, — Шуас присел возле сидящей Данки. — Возьми, пожалуйста, нож Чета.

Девушка не стала спрашивать зачем; наг никогда не говорил лишнего. Она протянула руку и осторожно взяла черный кинжал.

— И?..

— Подожди немного.

Кинжал начал светлеть, и вскоре в руках у Данки мерцал такой знакомый золотой клинок.

— А теперь убей меня.

— Что?

— Убей меня, — Шуас вытянул руку и коснулся пальцами Данкиного лба. — Я приказываю!

Что это означает? Он ей приказывает? Приказывает убить? Он думает, ей так легко убивать?

— Что и требовалось доказать, — чуть улыбнулся наг и поднялся.

Данка с неверием смотрела на черный клинок.

— Что это значит?

— Он реагирует на твое настроение, — наг отошел к окну. — В тебе появилось что-то от Чета. И… от Рока.

Глава 12. Шуас и Рок

Данка растеряно смотрела ему в спину, машинально отмечая, как грациозны и плавны его движения, как перекатываются под кожей мышцы, какой гордый разворот головы, осанка, плечи… Совсем не хотелось думать об очередных тайнах и чудесах, а клинок и вовсе хотелось отбросить подальше. Нет в ней ничего ни от Рока, ни от Чета! Она не маньячка, не убийца и не суккуб!

Она уронила по-прежнему черный нож на пол, запустила пальцы в и без того растрепанные волосы. Резинка с хвостика словно этого и ждала, слетела и забилась под кровать.

— Ты издеваешься? — прозвучало совсем жалобно. — Я не хочу!..

Обернувшись, Шуас глянул на нее с каким-то странным выражением, вздохнул и подошел, опустился на колени. Теперь их глаза были на одном уровне, и в его светилось что-то… Данка не знала, как это назвать. Все мысли из головы просто вылетели, оставив только одну: он близко, так близко, что даже руку не надо тянуть. Вот он. Касается ее своим дыханием, своим теплом… разве змеи бывают теплыми? Глупости какие…

Рука сама потянулась к алебастровой коже, такой гладкой и прохладной на вид. А на ощупь…

— Ты теплый, — она обрадовалась непонятно чему.

Шуас словно хотел что-то ответить, отстраниться, и Данка расстроенно нахмурилась, почувствовав себя так, будто у нее отнимают что-то очень важное и дорогое. Она подалась следом, не желая разрывать касание — и внезапно оказалась в крепких объятиях. Нежные губы коснулись ее виска, скользнули по щеке, и Дана с тихим стоном подалась к нагу, нашла его губы своими.

Этот поцелуй был совсем не таким, как с Роком. Данка всей кожей, пылающей от жажды прикосновений, чувствовала его нежность, его заботу. Его гибкое тело сейчас было ее, для нее, и это было невероятно, упоительно прекрасно! Ей даже мельком подумалось, что именно о таком поцелуе она и мечтала.

А потом мысли закончились, чуть раньше, чем одежда на ней — наверное, она полетела на пол, а может, в тартарары, или просто исчезла под настойчивыми, ласковыми руками Шуаса. Он целовал Дану, и ей казалось, что его руки и губы везде, что он как индийский шестирукий бог Шива, ласкает ее всю, от макушки до ставших безумно чувствительными пальчиков ног. Ей казалось, что в его руках она как в невесомости, парит, и струи теплого ветра оглаживают кожу, и что-то шепчут восторженное, сумасшедше трогательное и смешное, интимное.

И когда Шуас оторвался от нее, чтобы избавиться от последней одежды, она протестующе застонала и потянулась за ним. Схватилась за плечи, вдруг испугавшись, что он уйдет, исчезнет, и она останется одна.

— Я здесь, моя госпожа, я твой, — шепнул он, возвращаясь к ней обнаженным, позволяя трогать себя, ощупывать, разглядывать и восхищаться гладкой, без единого волоска, кожей и замысловатой вязью татуировок. — Ты правда этого хочешь?

— Конечно!

Как он может сомневаться? Разве он не видит?