Приносящая надежду (СИ)

– Нет защитной магии, – сообщил Корин Умо. Маркус вскочил, но Корин, небрежно отмахнувшись, впечатал его в стену. – Подеремся в следующий раз, человечек. И тебя, Светлая, я в следующий раз приласкаю.

– Тронешь Гарвина… – начала было Лена, но эльф ее перебил:

– И не прикоснусь. Только разбужу.

Лена заорала дурным голосом и кинулась на Корина, умудрившись вовремя сделать то, на что у нее никогда не хватало ума: выхватив из ножен свой стеклянный стилет. Схватка, конечно, была короткая, однако кровь, непонятно чья, летала по всей комнате. Корин швырнул ее на пол, как следует поддал ногой куда придется, а Лена продолжала размахивать кинжалом и в ногу тоже попала, потому что кровь брызнула ей в лицо, а эльф тоже заорал дурным голосом и поспешно скрылся в проходе. Маркус остановившимися глазами смотрел мимо Лены. Она оглянулась. Гарвин вставал с кровати, и это был второй Гарвин.

Он посмотрел на Маркуса довольным взглядом кота, загнавшего в угол мышь, и поднял руку. Откуда в категорически неспортивной Лене взялась олимпийская прыть, она не знала, но оказалась между Маркусом и Гарвином в тот же момент, когда эльф шевельнул пальцами. Маркус вскрикнул и сполз по стене на пол. А Лена опять ничего не почувствовала.

– Ушла б ты с дороги, Светлая, – дружелюбно сказал Гарвин, – а то ведь согрешу, Странницу убью.

Он чуть сдвинулся в сторону, чтобы достать Маркуса, и в ту же сторону шагнула Лена, и так они потоптались еще несколько секунд. Магия на Лену не действовала, как и положено магии. Даже некромантской.

– Гарвин, узнай меня! – твердила Лена, как заклинание. – Узнай!

– Я узнал, – удивился он, – трудно не узнать серую мышку, уверенную, что она имеет право вершить судьбы целого мира. Уйди, Светлая, если я не убил одну Странницу, не значит, что не убью другую. Лучше не мешай мне.

– Владыку… – простонал Маркус за ее спиной. – Зови Владыку.

Гарвин скользнул вправо, а Лена – влево, и правильно, потому что это был обманный маневр, и заклинание опять досталось ей. Нет. Владыку? Владыка просто убьет его. Наконец-то убьет и сочтет это правильным, пусть даже сердце его в это время будет рваться от боли. Ненавижу правильных, делающих то, что надо, уверенных в собственной правоте. Лена рванулась к Гарвину, обхватила его руками за шею, отвернула от Маркуса. Ну хватит же у него ума убраться отсюда, он же сообразительный, он поймет.

Она подняла голову и окунулась в серебристо-голубые холодные глаза. Мгновенно стало темно. Колющий мрак охватил ее, и не только ее, но и того, кто был рядом. Машину для убийства людей. Не было жажды убийства, была уверенность в необходимости убивать. В нем не было ничего другого: ни цинизма, ни фатализма, ни тем более комплекса вины, ни теплоты, ни воспоминаний… Нет. Воспоминания были. С ним была боль Таны, ужас крохотной внучки – Лена даже не знала, как ее звали, короткая, как взрыв, смерть сына, мучительное умирание Файна. С ним не было Вики. И эта пустота была даже страшнее боли и смерти всех остальных. Это сделали люди. Все плохое, что видел он за свои чуть ли не пятьсот лет, сделали люди. Конечно, не все они были плохие. Хорошие тоже были. Когда Салия влюбилась в человека, он его принял – человек и правда был хороший. Добрый, мягкий, незлобивый, веселый и некрасивый. Что ему оставалось, кроме как принять выбор дочери? Несмотря ни на что. Несмотря на свое проклятие, которое почему-то глупцы называют Даром. Едва увидев избранника дочери, он увидел его смерть. Его. Салии. Маленького мальчика. Внука. Первого своего внука. Он увидел летящие камни, увидел, как обнимает Салию и ребенка человек, стараясь закрыть их собой, хотя ему и кричали: «Уйди, не тронем!» Он не ушел. Надеялся их спасти, хотя невозможноспасти от сумасшедшей толпы. И вот камень попал Салии в голову, и муж не удержал ее, упал сверху, все стараясь закрыть от водопада камней… а скоро остались только камни, под которыми даже не угадывались три тела. Что он мог сделать, кроме как продолжить жить с этим видением, вновь и вновь переживая его? Убить человека. Заранее. Чтобы Салия не выходила за него замуж, и тогда им не пришло бы в голову навестить его мать, женщину добрую, очень любившую и невестку, и внука. Но он был эльфом и понимал, что время жить рано или поздно уступает дорогу времени умирать. Убить человека сейчас – это убить и Салию, лишить ее этих десяти лет безмерного счастья, радости любви, радости материнства, погасить сияние в ее глазах. Эльфы однолюбы. И он согласился на свадьбу, он познакомился с матерью зятя, был приветлив с ней, как вообще мог быть приветлив с человеком, он ни слова не сказал Вике, отцу… В этом не было смысла. Он никогда и никому не говорил о своих видениях. Каждый выбирает себе дорогу сам. Но может быть стоило дать Салии не десять лет женского счастья, а сорок два года жизни? Сделанного не изменить. Будущее зависит от твоих действий, но прошлое – уже нет. Люди не разбирают, что за эльф, – плохой, хороший, грудной ребенок, беременная женщина, молодой мужчина. Всех на крест. Разве они стоят того, чтобы жить?..