Приносящая надежду (СИ)

И словно горло у него болело – еле ведь выговорил. Гарвин поднялся.

– У меня было достаточно времени подумать, мой король. Во многом благодаря тебе я перестал ненавидеть вас, людей. Мне это странно. Кажется, я родился с этой ненавистью, а уж война убедила меня в том, что единственная участь, которой достойны люди, – это смерть. И вдруг оказывается, что есть мир, готовый принять эльфов. Принять как равных… и обращаться как с равными. Целый мир. Благодарю тебя, мой король. От имени моего народа. И уж точно – от имени некроманта Гарвина.

Родаг пулей вылетел из зала, и Карис готов был дать голову на отсечение, что у него очень странно блестели глаза. Из-за той же ширмы вышел Владыка. Он просто заглянул в глаза сыну и сказал ровным голосом:

– Я утверждаю твой приговор, Гарвин.

Гарвин склонил голову:

– Благодарю, Владыка.

Верховный маг заунывно проговорил упавшим тоном:

– На рассвете ты будешь повешен, эльф Гарвин. Уведите его…

– Нельзя ли эту последнюю ночь избавить его от клетки? – спросил Владыка. – Я присмотрю за ним и готов дать истинную клятву в том, что он будет на рассвете там, где должно.

– Забирай, – махнул рукой Верховный. – Вас проводят в комнату, где вы сможете пробыть до рассвета. Все, что понадобится, будет предоставлено. Есть ли у тебя последнее желание, Гарвин?

– Есть. Найдется ли здесь ванна? Очень хочется вымыться, – засмеялся Гарвин. И Владыка его увел. С него даже наручники сняли, ошейник только оставили. Конечно, под дверью и под окном стояла стража, но в комнате их оставили вдвоем. И ванну принесли, и горячую воду, и еду, и вино. А на рассвете его повесят.

* * *

Что-то оборвалось. Лена совершенно ни о чем не думала. Пролежала несколько часов, тупо глядя в потолок, а потом решительно встала, не замечая Кариса и вытащила из сундука черное платье. Маг смущенно отвернулся. Лена скинула ночную рубашку, надела платье, расчесала и закрепила волосы, чтоб в глаза не лезли. Вся атрибутика данной конкретной Светлой: убегающая в вырез цепочка с амулетом Лиасса, золотая ветка шута, драконья пряжка, браслет Арианы с подвеской Дарта. Шут догнал ее с плащом уже у двери. Маркус, на ходу впрыгивая в штаны и сапоги, – уже в коридоре. Они что-то говорили, во всяком случае Маркус и Карис, – Лена не слышала и не слушала. Шут молчал. Понимал он или нет, неважно. Он был с ней. Что бы она ни говорила и что бы ни делала. Только поддерживал ее на улице, потому что освещалась Сайба всего лишь масляными лампами и достаточно скудно. Не хватало только еще ногу тут сломать. Она не знала, что конкретно будет делать, но знала, что обязательно в очередной раз изменит все. Возможно, только свою жизнь. Но уж кардинально.

– Ты не ходи, Карис, – бросила она через плечо.

– Вот еще, – откликнулся он. – Ты уж прости, Светлая, я не потому пришел, чтобы ты просто узнала…

И хорошо. Спасибо я ему потом скажу. Он самрешил. Самизменил свою жизнь. Сознательно. И вовсе не из благодарности к эльфам, решившим, что он достоин стать великим магом. Карис, который пошел против Гильдии… Это посильнее «Фауста» Гете. Откуда эта фразочка? А, ну да, из прошлой жизни.

Никто не рискнул задержать ее у башни магов, хотя вообще-то вход туда был построже, чем на режимный завод. Тем более никто не остановил Кариса. А может, решили, что Карис, который всяко имел право входить сюда в любое время суток, всех их и позвал. Нет часов. Нет ощущения времени. Только опоздать не хватало… Впрочем, все равно. Небо светлело, когда они входили. Карис незаметно оказался впереди – показывал дорогу. И что странно: Лена шла бы туда же. К внутреннему двору.

И вдруг, еще на очередной лестнице. Лена увидела.

Классический такой эшафот, выкрашенный в черное. Только не стеклянный крест на нем, а самая обыкновенная виселица из одноименной игры – в форме буквы «Г». Только без человечка в петле. Человечек, то есть эльф, в каре грустных гвардейцев шел через гладко вымощенный двор. Шел, как на прогулке, легкой своей эльфийской походкой, светлые волосы золотились даже в предрассветных сумерках, ослепительно белела рубашка с распахнутым воротом. Руки были скованы сзади сверкающими наручниками, на горле сиял ошейник. Поднявшись на эшафот, он улыбнулся. Не сыграл улыбку, а улыбнулся вполне искренне. Потом вдруг спросил:

– А зачем ты здесь, мой король?