Нет, услышав это, Татьяна не растаяла, но не понравиться подобная пламенная и прочувствованная речь не могла. Откуда ей было знать, что вдохновение Колясик черпал в своем смертельном нежелании возвращаться к Лизочке и метаться шаровой молнией между двумя разъяренными бабами.
Слова дочери Таню напрягли, но верить в это не хотелось.
– В тебе говорит обида, – осторожно начала она, но Оля тут же перебила:
– Естественно, обида! И еще какая! С какой собачьей радости он вдруг к нам заявится? Где он раньше был, летчик-испытатель?
– Обстоятельства…
– Ясно! Наверное, он был разведчиком в тылу врага, а его новая жена с двумя детьми – легенда, оперативное прикрытие! А теперь его отправили на пенсию, и этот недоделанный Джеймс Бонд с вставной челюстью и на костылях, весь побитый врагами социалистического строя, приковыляет в гнездо, чтобы мы могли скрасить его оставшиеся деньки!
Похоже, ораторские способности Олечка наследовала от папаши, поскольку простоватая Татьяна лишь открыла рот и не сумела возразить. Более того, у нее зародились опасения, что Оля может оказаться права. Ведь не просто же так Николай вспомнил про них и решил навестить. Но верить в это не хотелось.
– Не надо так, человек искренне…
– Вот именно – человек! – топнула ногой Олечка. – Он – посторонний, а не отец! Он как паспорт, который теряешь. Двадцать лет назад он был нужен, а теперь, когда все штрафы заплачены и в кармане лежит новый документ, находка старого где-нибудь на антресолях обрадовать никак не может! Папаша! Скажите, пожалуйста!
Она направилась в комнату, сердито стуча тапочками.
– Обалдеть! – раздался через мгновение ее возмущенный голос. – Мама, ты что, с ума сошла?
Татьяна, спешно накрывшая в комнате праздничный стол, виновато съежилась в коридоре. Ей хотелось произвести на Николая впечатление и создать ощущение гостеприимства и уюта, чтобы хоть чем-то задержать его, дать понять, что здесь лучше, чем где бы то ни было. Она так разволновалась, готовясь к его приходу, что совершенно забыла: дочь выросла и имеет право высказать вновь обретенному отцу все, что думает.
К предстоящему визиту Коля относился философски: повезет – все сложится, и он останется у Татьяны, не повезет – в городе много запасных аэродромов в виде одиноких немолодых женщин, которые с радостью познакомятся и приютят интеллигентного мужчину почти без вредных привычек. Купив торт, сиявший сквозь прозрачную пластиковую упаковку нереально-ядовитыми химическими оттенками крема, и два тюльпана – один жене, другой дочери, – Колясик отправился покорять бывшую семью. Дорогу он помнил смутно, поскольку в первый и последний раз был в этой скромной однокомнатной квартирке почти двадцать лет назад, когда помогал Татьяне с переездом. Район изменился, в небо взметнулись многоэтажные башни, а скверик, на который Коля ориентировался по памяти, превратился в автостоянку. Спасало то, что сохранился записанный на бумажке почтовый адрес, на который он переводил алименты. После сообщения, что он иногда прятался во дворе, чтобы увидеть дочь, глупо было уточнять у бывшей супруги, как до них добраться.
Посмотревшись в витрину магазинчика, украшенную грязными разводами последней апрельской слякоти, и состроив глазки скучавшей за прилавком девице, Колясик остался чрезвычайно доволен собой.
Он переложил в нагрудный карман недавно приобретенный для понта бэушный мобильник таким образом, чтобы тот немного высовывался, демонстрируя желающим телефонизацию хозяина, поправил галстук и двинулся к подъезду.
Татьяна поразила его плохо сохранившимся лицом и расплывшейся фигурой. Годы превратили ее в неинтересную тетку с мешками под глазами и жалкой ободранной химией на голове. Скрыв разочарование, Коля протянул оробевшей и засмущавшейся Татьяне торт и с преувеличенной жизнерадостностью воскликнул:
– А где доча? Хочу ее обнять!
Так мог вести себя капитан дальнего плавания или какой-нибудь полярник, вернувшись к родным после долгой командировки. Но Татьяна с благодарностью приняла игру и закричала:
– Олюшка, папа пришел! Где ты?
Оля сидела в комнате, трясясь от бешенства. Ей было стыдно за мать, горько, что придется сдерживаться, чтобы мама не расстраивалась, и тошно, что сейчас надо будет выйти к совершенно чужому мужику, по недоразумению ставшему ее отцом, и делать вид, будто его визит через двадцать лет – в порядке вещей.
Ее юношеский максимализм ломился в бой, желая стереть в порошок новоявленного папашу, а врожденная и переданная с генами неизвестно от кого интеллигентность робко хватала за руки, умоляя не портить отношения. Раздираемая противоречиями, Олечка медленно вышла в прихожую.
– Доча, какая ты стала! – Пустив слезу, Колясик раскинул руки, застыв в позе огородного пугала.
– Здрасте, – выдавила она с трудом. – Приятно познакомиться. А кто у нас умер? Почему цветочка только два?